Желтый караван

Руки все оттопыривал, ходил сильно раскачиваясь. Лицо свое не любил. Римский, твердый и узкий нос еще как-то уважал; тонкогубый, маленький, как у кошки рот всегда старался прикрыть рукой, и говорить с ним было трудно — слова застревали в ладони. Был блондином, носил пробор — розовая полоска кожи сияла сквозь льняные волосы. Говорить с ним было трудно еще и потому, что своего мнения он держался раз и навсегда. Говорил с ним чаще других Митя — улыбчивый, миловидный юноша лет тридцати — единственный приятель. Двое других приятелей давно женились.

Мите Лобов и высказывал свои решительные мысли. Выяснялось, что Лобов представляет себе большую часть людей в виде персонажей Босха. Меньшая же их часть вызывала некоторые надежды, но часто разочаровывала. Из-за этого Лобов не женился.

— Ну чего она, — говорил он Мите, — придет. Кричать будет. Сорить.

— Чего тебя из «Вымпела»-то выперли? Опять не ужился?

— Жулики! Я им показал и доказал! — Лобов заметил крошку, упавшую с Митиного бутерброда, и отнес ее в помойное ведро.

— Так чего же ты хочешь? Люди есть люди.

— Честно надо! Вот теперь, в эти времена, всех — на чистую воду!

— По-моему, педантизм свидетельствует об умственной недостаточности. Попытка компенсации. Тебя опять выпрут. Что? Тоже воруют?

— Приму меры!

— Уж ты примешь! Люди есть люди. Гибкости в тебе нет. Адаптации.

За полминуты до того как раскрылись двери лифта на седьмом этаже, Лобов собирался поджечь свою чистую квартирку вместе с плавающей в зеркале маской, но не успел, а быстро прошел на балкон, в просторную, ветреную ночь, увешанную гирляндами огней, заткнул трубу за пояс и влез на балконные перила.

Однажды он уже перелезал так, забыв ключ, со смежного балкона, чтобы не ломать замок в двери.

Он не знал, дома ли соседи, открыта ли их балконная дверь, но не мог остаться у себя, как не смог прошлой ночью.

Лобов раздавил цветы в ящиках (их стебли полопались под подошвой), двор с пятаками света под фонарями мелькнул в бездне. В гостиной соседей — темно. Дверь — приоткрыта. Слева блестели стекла книжного шкафа, справа — кривое отражение окон на какой-то выпуклой поверхности. Лобов прошел по ковру и заглянул за угол. Светились щели вокруг двери, шумела вода в ванной. Его, конечно, могли ждать и здесь, но, скорее, ждали бы уже на балконе. Он шагнул в прихожую, слабо задев локтем что-то и ощутив тихое движение за спиной. Сжался, зажмурился, присел. Через секунду с плеском рассыпалось, разлетелось, и осколки мягко задели его по спине. Обжег красный свет торшера.

— Здравствуйте, — сказал Лобов, — я заплачу.

— Вы… как тут?!

— Через балкон. Достали они меня. Я пойду на лестницу.

Из-за приоткрытой двери, из ванной смотрела мокрая голова.

— Вот тут рублей двадцать. Остальное потом.

По полу все растекались, покачиваясь, выпуклые осколки.

— Он опять забыл ключ? — спросила голова из ванной.

— Нет. Я пойду? Заприте балконную дверь. Они перепутают и убьют.

— Кто?!

Лобов прошел в прихожую, зашарил по двери.

— Погоди! Куда?!

Лобов вытянул из-за ремня обрезок трубы.

— Ты что?!

Заревели дети в спальне.

— Коля! Не лезь! Отойди от него! Коля! — голая соседка приплясывала.

Лобов наконец открыл дверь и стал спускаться по лестнице — так будет безопаснее, чем в лифте, он увидит их загодя. Крики соседей перестали быть слышными где-то на четвертом этаже. По площадке третьего прошла женщина к мусоропроводу.

Это был незнакомый подъезд, но выкрашенный такой же «салатово-зеленой», и все двери — в черном дерматине.

За ним никто не бежал. Подъездная дверь была приоткрыта, и черная щель держала в себе горящее окно, звезду и красный полумесяц над крышей. Он уловил девичий смех у двери и решил, что здесь его не тронут. Сунул трубу под пиджак.

Плавали пятна под жгучими точками фонарей. К метро спешили женщины, наверное, с вечерней смены. Лобов приблизился. Крайняя на него посматривала. Переулок, жестко освещенный люминесцентными трубками, кончался входом в метро, и перед входом суетились бесплотные, просвечивающие фигурки, а их тени на стенах оставались и тогда, когда исчезали они сами.

— А чего он у тебя так пыхтит-то? — спрашивали у женщины товарки.

— Видать, переживает.

— А ты тоже до «Павелецкой»? — спросила она.

— Я? Я бы поехал к тебе, — сказал Лобов.

Хохот:

— Ну, Иветка! Ну, подцепила!

— Да я бы ничего, — сказала Иветка, — да у меня дома муж с дитем.

На ступеньках женщины снова стали смеяться:

— А твой-то! С бутыльбродом, глянь! При козырях!

Их лица повисли на стеклах дверей, потом их отнесло в сторону, остались только улыбки. Вокруг цокали каблуки, отделилась знакомая «хромая нота». Хромом блеснул турникет.

— Пятак-то! Ты что? Температура?

— Иветк! Он бухой!

— Нет-нет, — помотал головой Лобов, — я устал. Не бросайте меня.

— Ты хоть домой? — она касалась его грудью и всматривалась.

— Я? Вы же… они же выгнали меня.

— Иветк!

— Тебе надо выспаться. От него не пахнет, девки! Тебя бы чайком с малиной и спать на мягкое.

Перед Лобовым опять раскрылись двери, и отраженные в них лица ушли, как тараканы в щели. Пол снова стал жидким и тряским.

— Сажай! Чего ты с ним связалась?!