"Желаний своевольный рой". Эротическая литература на французском языке. XV-XXI вв.

Когда Жюдит увидела отца сразу после преображения, ее всю затрясло, словно перед ней был призрак; он распахнул дочери объятия, но она, отшатнувшись, рухнула в кресло, и с ее губ полились слова, поток слов, которые звучали так, будто их произносил кто-то другой; впрочем, что тут удивительного, если и отец-то был уже ненастоящий. Слова выражали сотни раз пережеванные мысли, донимавшие ее все то время, что он подвергался трансформации. И теперь она говорила: «Ну вот, операция состоялась, ты полностью изменил свое естество, ты входишь в новый для нас период… Я полагаю, ты доволен своей теперешней внешностью, ты все предусмотрел заранее и получил, что хотел: тонкий нос, миндалевидные глаза, гладкие веки, округлые щеки. Из Хильдерика ты превратился в Катарину, в Кати, — для себя, но для меня ты все еще папа… Твое лицо с ярким макияжем привлекает внимание и шокирует утрированной женственностью. Мне кажется, вид твоего грациозного силуэта, затянутого в шикарное платье, — от Диора, ни больше ни меньше! — приводит в ужас только меня одну. Кто же ты теперь? Существо с надменной статью в духе Марлен Дитрих, цепляющейся за свой имидж сорокалетней дивы? Твой баритон и твой кадык делают малоубедительным персонаж, который ты воплощаешь. А уж твои ноги, па… твои ноги, Ка… гм, твои ноги, папа… ох, нет… нету меня больше папы!

Кати!

Нет сил называть тебя этим именем, мой рот словно набит камешками, мешающими вымолвить „Кати“… Так и напрашивается „ката“ — катастрофа, как будто меня накрыл твой послеоперационный шок; это „папа-ката“ прозвучало помимо моей воли… ты, наверное, скажешь, что тому виной тесная духовная связь между нами, или мое недовольство, или, наконец, просто тугодумие. А может, боль? О, если бы коммунизм еще оставался мировым злом, я бегом побежала бы записываться в местную ячейку, чтобы стать непримиримым борцом за классовое равенство, из-за одного только удовольствия посмотреть, как ты впадешь в ярость и как она превратит твое новенькое гладенькое личико в морщинистую маску».

— …я хотел бы повидаться с Дамьеном.

Так-так… значит, хочешь повидаться с Дамьеном, твоим старшим внуком, которому уже пять лет; узнаю твою тягу к продолжению рода. Вот уже несколько месяцев, как ты его не видел — по причине «перерождения дедушки». Мы с Патриком придумали для него байку о деловой поездке, я даже присочинила, что дедушке предстоит пересечь пустыню, а оттуда эсэмэски не доходят… В общем, мы измыслили для исчезнувшего дедушки целое фантастическое путешествие, и как теперь объяснить ребенку, что творец феи Гадафу из Гспона будет отныне расхаживать в шикарном женском платье с фиктивными женскими формами под ним (а кстати, фиктивными или фальшивыми?). Дамьен, наделенный способностью обо всем судить самостоятельно и безапелляционно, молчать не станет, и ты сильно рискуешь… ага, кажется, мысль о детской непосредственности заставила тебя нахмурить подбритые бровки, значит, я достигла своей цели!

— …Дамьен…

Ты убежден, что голос крови его не обманет, что он в любом случае узнает тебя. Это мне напоминает святую веру наших предков в Суд Божий: рука, опущенная в кипящее масло, останется невредимой, подтвердив невиновность испытуемого. Что ж, такая вера важней реальности, без такой опоры на чудо человечество все еще не слезло бы с дерева — надеюсь, хоть с этим ты не будешь спорить. Вот и справляйся теперь с действительностью, ибо кто, кроме тебя самого, сможет объяснить твоему внуку, что ты всю жизнь чувствовал себя женщиной до кончиков ногтей, ныне покрытых алым лаком? Психоанализ подскажет тебе нужные формулировки. Давай, расскажи ему, опиши во всех подробностях свои былые душевные страдания, которые мне непонятны хотя бы уже потому, что в мире более миллиарда человеческих существ живут на грани голодной смерти. Интересно, мечтают ли эти люди о смене пола и есть ли у них на это средства? С мамой говорить на эту тему бесполезно, несмотря на двадцать лет вашей совместной жизни. По ее словам, она уже со всем смирилась, хотя всегда ревновала к нашей с отцом близости и потому боялась, что когда-нибудь у меня возникнут проблемы с мужчинами; но могла ли она, родившаяся в протестантской семье, где свято чтили застывшие традиции, вообразить, что эта проблема возникнет у отца ее детей, пожелавшего стать женщиной?!

К этому нужно добавить языковую проблему, требующую сменить весь наш привычный лексикон, а это куда сложней, чем сказать себе: «мой папа стал бабой» или «дедушка моих детей превратился в женщину». Кто посмеет отнестись к этой ситуации с юмором, даже если она в чем-то и выглядит комичной? Вот видишь, я верчусь на одном месте как волчок, и трещу как сорока…

— …но Дамьен…