— Мне ужасно жаль, но, боюсь, ваша мать, кажется, погибла.
Реджи растерялась — мамуля умерла больше года назад, как-то поздновато для таких новостей. В мозгу все перепуталось. Она вернулась с места катастрофы, мокрая как мышь, вся в песке, грязи и крови. Крови того человека. Разделась, перетерпела вечность под еле теплым душем мисс Макдональд, а потом накинула ее сиреневый шерстяной халат, слабо пахнущий какой-то гадостью и спереди заляпанный солодовым молоком, которое мисс Макдональд пила на ночь. Снаружи не умолкали сирены, а в небе тарахтели вертолеты.
Того человека увезли на вертолете. Реджи смотрела, как вертолет поднимался с поля за путями.
— Ты молодец, — сказал спасатель. — Ты дала ему шанс.
— Она мне не мать, — сказала Реджи старшему полицейскому.
— А где ж тогда твоя мать, голубушка? — забеспокоился тот.
— Мне
— Не все, — возразил азиат, будто не утешал, а исправлял ошибку.
Реджи поморщилась. Плохо, что она в этом безобразном халате. Будет неприятно, если он решит, что она всегда так одевается.
— Мы журналистам пока не говорим, — сказал старший; Реджи, кажется, его раньше видела, — похоже, он однажды приходил, Билли искал.
— Так, — сказала она, пытаясь сосредоточиться. Она устала, устала как собака.
— Мы не поняли, что случилось, — сказал он. — По всей вероятности, миссис Макдональд съехала с дороги и упала на пути. Она грустила в последнее время? Ты не замечала?
—
Реджи представила, как мисс Макдональд безмятежно кивает, глядя, как налетает 125-й скорый: «Что ж, такова Божья воля». А может, она изумилась, глянула на часы — проверить, вовремя ли поезд, сказала: «Что, уже?» Вот она здесь — а вот ее нет. Да уж, странный у нас мирок.
Само собой, есть и другая версия: увидев, что орудие ее смерти надвигается со скоростью СТО миль в час, мисс Макдональд запаниковала, обезумела, до того растерялась, что ей не хватило ума выскочить из машины и побежать что есть духу. Но такой сценарий Реджи предпочитала не рассматривать.
— Кроме того, у нее была опухоль мозга, — прибавила она, стараясь не смотреть на азиата, — неловко будет, если она покраснеет. — Может, у нее опухоль, я не знаю, взорвалась?
— Мисс Макдональд нужно опознать, — сказала сержант Уайзмен. — Сможешь?
— Прямо сейчас?
— Можно завтра.
И вот сегодня уже завтра.
— Мы будем информировать вас о развитии событий, — серьезно глядя в камеру, пообещала первая дикторша.
Программу продолжила другая, чью улыбку близость катастрофы умеряла лишь отчасти:
— А теперь мы счастливы приветствовать в студии новую жительницу Альберт-сквера, которая уже наделала шуму в «Истэндцах»…[86]
Тут Реджи выключила телевизор.
Какой неподвижный в доме воздух — словно кто-то выдохнул, но не вдохнул. Реджи всмотрелась в Банджо. Глаза — затекшие щелочки, язык вывалился из пасти. Дряхлые легкие застыли. Умер. Вот он здесь — а вот его нет. Все дело в дыхании. Главное — дышать. В этом разница между живым и мертвым. Реджи вдохнула жизнь в того человека — может, и с собакой попытаться? Да нет, будь он человеком, он бы носил на ошейнике медальончик, а внутри записка: «Не оживлять». Некоторые люди уходят рано (среди близких Реджи таких пруд пруди), а некоторые люди (и собаки) — когда им полагается.
В груди набухал большой пузырь — похоже на смех, но нет, это горе. То же самое было, когда Реджи сказали о мамулиной смерти, — позвонила Сью (минус Карл) из Уоррингтона, поскольку у Гэри «не было слов».
— Жалко-то как, милая. — Голос у Сью был прокуренный. И она искренне сказала — прозвучало так, будто ей после пары дней знакомства мамуля была дороже, чем сестре Линде после целого детства вместе.