Жажда

Он смотрит на меня, сощурив глаза.

– Премного благодарен, но моей репутации нереально крутого парня ничего не грозит. Сейчас я беспокоюсь не о себе, а о тебе.

– Обо мне? Почему? – Мне уже надоело торчать на противоположном конце читального уголка, ожидая, когда он успокоится. Тем более что это ничего нам не дает, тем более что мне безумно хочется обнять его.

Думая об этом, я наконец-то вынимаю руки из карманов и иду к нему, иду медленно, неспешно, осторожно. С каждым моим шагом его глаза округляются все больше, и на мгновение мне кажется, что сейчас он и в самом деле сбежит.

Чтобы не соврать, мысль о том, что я пугаю Джексона Вегу, приводит меня в восторг.

– Что за хрень тут происходит? – вопрошает он, когда молчание становится слишком долгим.

Этого я не знаю, а знаю только, что мне очень не нравится, как выглядел Джексон, когда подошел ко мне в зале для самоподготовки, и еще больше не нравится, как он выглядел, когда привел меня сюда. Настороженный, одинокий, пристыженный, хотя, по-моему, ему нечего стыдиться.

– А что об этом думаешь ты? Что тут происходит, на твой взгляд? – спрашиваю я.

– Ну, и кто из нас ведет себя как попугай? – Он раздраженно ерошит волосы пальцами обеих рук. – Ты в порядке? Или у тебя шок?

– Со мной все хорошо. Я беспокоюсь не о себе, а о тебе.

– Обо мне? Я… – Он осекается и потрясенно смотрит на меня, поскольку до него доходит, что я намеренно передразнила его слова. – Я только что нагнал страху на всю школу. Так какого же черта ты беспокоишься обо мне?

– Потому что, судя по твоему виду, ты не очень-то этому рад.

– Тут нечему радоваться.

Вот именно поэтому он и не внушает мне страх.

Теперь меня отделяет от него всего несколько шагов, и я медленно преодолеваю их под его обеспокоенным, настороженным взглядом.

– И что же ты сейчас чувствуешь? По поводу того, что произошло?

У него делается непроницаемое лицо.

– Ничего я не чувствую.

– А ты в этом уверен? – Теперь я стою уже достаточно близко, чтобы сжать его руку. Он дергается, как от удара током. Но не вырывает руки. А просто стоит и смотрит, как я переплетаю наши пальцы. – Потому что вид у тебя сейчас такой, словно тебя одолевает чертова уйма чувств.

Он делает шаг назад, хотя и не отпускает моей руки.

– Это надо было…

– Понятно. – Я делаю еще один шажок вперед. Если так будет продолжаться и дальше, скоро я прижму его к книжному шкафу, как он прижал меня к шахматному столику в мой самый первый день после приезда сюда.

Вот вам и ирония судьбы.

– Тебе надо уйти. – Теперь он делает два шага назад. И отпускает мою руку.

Однако это не мешает мне опять приблизиться к нему.

Не мешает положить ладонь на его твердый бицепс.

И легко погладить большим пальцем внутреннюю поверхность его руки.

– Ты этого хочешь?

– Да. – Он почти давится этим словом, но на сей раз не отстраняется от меня.

И хотя какая-то часть моего сознания не может поверить, что я и впрямь делаю это, что я фактически вешаюсь Джексону на шею, другая часть меня только и ждет, чтобы он сдался.

Хорошо, что он уже почти совсем не в себе, думаю я.

Хорошо, что по его телу пробегает дрожь.

Как же мне хочется, чтобы он опять меня поцеловал.

– Я тебе не верю, – шепчу я. И делаю еще один, последний шаг, так что мое вдруг задрожавшее тело прижимается к нему.

– Ты не знаешь, о чем просишь, – говорит он, и голос его тих и в нем нет холода.

Он прав – я не знаю, о чем прошу. Но если я не буду просить, не буду настаивать, другого шанса у меня уже не будет. Это станет концом нашего разговора.

Более того, это станет концом нас.

А к этому я не готова. Да, я не знаю, можно ли вообще говорить об этих самых нас, не знаю, что случится через день, через неделю, через три месяца. Я знаю только, что я не хочу сейчас уходить – ни от него, ни от того, что может произойти. И шепчу:

– Так покажи мне.

Текут бесконечные секунды, а может быть, и минуты, но Джексон остается недвижен. Я даже не уверена, что он дышит.

– Джексон, – шепчу я наконец, не в силах больше ждать. – Пожалуйста.

По-прежнему никакого ответа.

Моя уверенность в себе, которой у меня и в лучшие-то времена было не так много, вот-вот улетучится совсем. Ведь если ты вешаешься парню на шею, а он вдруг начинает вести себя так, будто обратился в статую, нельзя не почувствовать себя нежеланной.

Но у меня осталась еще одна попытка, еще один шанс заставить Джексона понять, что я доверяю ему, что бы он ни делал в том зале. Что я хочу его и мне все равно, вампир он или нет.

Два месяца назад я бы в страхе сбежала от него со всех ног. Но два месяца назад мои родители были живы и я не понимала, насколько хрупка и мимолетна человеческая жизнь.

А потому я подавляю свои неловкость и страх и, проведя ладонью по руке Джексона, опять касаюсь его кисти. Опять сплетаю мои пальцы с его и поднимаю обе его руки к своей груди. Прижимаю ладонь к моему сердцу и говорю:

– Я хочу тебя, Джексон.

Что-то вспыхивает в его глазах.

– Даже зная, кто я?

Я ощущаю смятение.

– Я знаю, каков ты. Вот что имеет значение.

– Ты говоришь так сейчас, но ты понятия не имеешь, о чем просишь.