Жатва

Хотя какая теперь разница? Игры кончились. Будущему технику-смотрителю роботизированных сельхозкомплексов ни к чему тренироваться в фехтовании. Вчера пришел ответ из колледжа. Красивым шрифтом, черным по белому было отпечатано, что гражданин Земной Федерации, Мэл Линн, семнадцати лет, с отличием окончивший среднюю школу, принят без вступительных испытаний на первый курс агроколледжа в городе Пеории. Другой бы на его месте кипятком брызгал от счастья. Еще бы! Ведь Пеория какой-никакой, а город. Тихий, чистенький, зеленый. Три тысячи населения. Ремзавод. Мясокомбинат. Узловая станция магистрального пищепровода. Стереотеатр. Луна-парк. Павильон грез…

Учебные заведения, и среди них – агроколледж, где готовят специалистов для сельского хозяйства всей Федерации. Учиться в нем, по меркам здешнего захолустья, было престижно. Да только «семнадцатилетнему гражданину Линну» плевать было на этот престиж с высокой водокачки. Ну не улыбалось ему становиться ни ремонтником харвестеров, как отчим, ни сменным оператором пищепровода, как родной брат Витт, ни даже наладчиком робопастухов, как отец. Правда, родичам Мэл в этом не признавался. Они его не только не поняли бы, но и отправили бы к мозгоправу.

Единственным человеком в семье, с кем он поделился своими мечтами по большому секрету, была жена брата. Мари выслушала его вполне сочувственно и, вздохнув, призналась, что в детстве мечтала о полетах в космос, а в итоге стала женой сменного оператора пищепровода, парня работящего, доброго, но… В общем, вряд ли выходцу из агрохоза стоит рассчитывать на участие в «Жатве». Туда так просто не попадают…

Мэл не стал с ней спорить. Он и сам знал, что для таких, как он, агроколледж – предел мечтаний. Смешно, но попасть в космос у него куда больше шансов, чем у невестки, хотя он о нем и не мечтает… В последние годы только и слышно, что о массовой колонизации новых миров. Если так дело пойдет, глядишь, со временем техники-смотрители сельхозроботов потребуются не только на третьей от Солнца планете. Пусть так, но не прельщала Мэла судьба земледельца, даже в тридевяти парсеках от Земли…

Он хотел быть только жнецом – управлять не сельхозроботом, а суррогатом-андроидом, прорубающим путь через кровавые поля «Жатвы». Ему казалось, что стоит как следует захотеть – и все устроится само собой. Нет, он не уповал лишь на удачу и последние два года тщательно готовился. Качал до изнеможения мышцы. Изучал все самые экзотические техники боя. Даже старого сельхозробота, давно списанного из парка агрохоза, перепрограммировал в спарринг-партнера… За что и получил сегодня по башке…

– Сыно-ок, отзовись!

Голос матери раздался совсем рядом. Уши отложило. Пора было сдаваться. Мэл шумно втянул ноздрями воздух, осторожно потрогал подсохшую корку на верхней губе. Кажется, перестала. Поднялся, подошел к бочке с дождевой водой, как сумел, застирал безрукавку и умылся сам. Степлившаяся с утра водичка немедленно порозовела. Старательно расплескав верхний слой, чтобы скрыть улики, вытеревшись носовым платком, он выбрался из укрытия. И вовремя.

Мать, похоже, намеревалась учинить допрос с пристрастием этой старой жестянке – Бармаглоту. Глупый старый робот совершенно не умел держать речевой контур на замке, и сколько Мэл себя помнил, выбалтывал родителям все его секреты. Давно следовало бы перепрошить металлическому болвану его тупые позитронные мозги, но за вскрытие правительственной пломбы на черепушке робота можно схлопотать не материнский подзатыльник, а пару лет в спецшколе. К тому же у Мэла и без ковыряния в проржавевших мозгах хватало забот.

– Ма, прости, – покаянно протянул он, появляясь в поле ее зрения. – Я в сарае убирался…

– Вижу, как ты убирался… – пробурчала та. – Горе мое… Тебе ехать скоро, а ты все со своим роботягой дурацким на палках махаешься… Опять кровь носом шла?.. Безрукавку изгадил…

– Я постираю, Ма!

– Некогда тебе со стиркой возюкаться… Беги в мыльню, да будем за стол садиться. Отец скоро обедать придет…

Отец… Как-то ночью робопастухи внесли в дом своего наладчика – Оскара Линна. На улице грохотал гром, ливень лупил по метапластовой крыше, а отец лежал на кушетке, неподвижный и мертвенно-бледный. Старый хуторской робофельдшер с облупившимся красным крестом на помятом корпусе беспомощно скрипел сочленениями, бормоча что-то о параличе сердечной мышцы. Глидер скорой помощи с трудом пробился сквозь разразившуюся бурю, но прибыл слишком поздно. Когда врач-человек подтвердил диагноз своего механо-органического коллеги, мать закричала так, что шестилетний карапуз Мэл испугался за нее больше, чем за отца…