Жаркий декабрь

– Какая весна, майор? Вы что, не в курсе, что у нас лишь тыловые части сохранили кое-какую боеспособность. А боевые подразделения мало того что понесли потери в живой силе, так еще бросили часть артиллерии и автотранспорта при поспешном отступлении. На новых позициях у нас нет никаких укреплений, а сделать их зимой очень трудно.

– Вот видите, из-за вашего предшественника, бросившего великолепные позиции под Ленинградом, вы и оказались в такой ситуации, – вывернулся Лютце. – Из-за малодушия одного человека сведены на нет усилия целой армии. Если и вы тоже не выполните приказ, последствия будут крайне тяжелыми. И поймите, наконец, если бы ваше положение здесь было безнадежным, генеральный штаб обязательно разрешил бы отступление. Не бросит же Гитлер на произвол судьбы целую армию. Он же не заинтересован в ее гибели.

– Гитлер? – Модель вскипел и, отбросив осторожность, выпалил все, что думал о фюрере: – Да ведь у этого недоучки-ефрейтора отсутствует какая-либо военная подготовка. Как политик и демагог он вне всякого сравнения, но разве Гитлер что-нибудь понимает в стратегии? Ему же ровным счетом ничего не известно о командовании силами крупнее одного отделения. Как такому человеку можно доверить управлять войсками? Он кроме слов «Ни шагу назад» ничего приказать не может. Этот безумец готов погубить целую армию ради своего престижа, только затем, чтобы не признаваться в своих ошибках. Нас уже списали в расход.

– Допустим, вы искренне так думаете. Но присяга есть присяга, – выдвинул Лютце последний аргумент.

– Присяга, говорите? – Модель весь побагровел от возмущения. – Присяга вещь обоюдная. Мы сделали для фатерланда все, что в наших силах, а Гитлер вместо благодарности гонит нас на смерть. Я поступлю так, как подсказывает моя совесть, а не как приказывает сумасшедший австрияк. Продолжать стоять на месте не только бесполезно, но просто безответственно. – В исступлении Модель уже не говорил, а кричал: – Я отвечаю за корпус, и я не допущу катастрофы!

– Офицер не может трусливо отступить перед большевиками! – заорал в ответ гестаповец. – Он сражается до конца или умирает.

Ошеломленный Модель замолк, в недоумении уставившись на капитана. Уж чего-чего, а обвинения в трусости он не ожидал услышать.

– Никто не скажет, что я трус и боюсь смерти, – тихо ответил генерал. – Но ведь погибнут еще и тысячи солдат. Взгляните на ситуацию непредвзято. Дальнейшее сопротивление не имеет ни малейшего смысла. Чтобы армия не погибла, она должна отступить.

Спорить дальше означало только напрасно тратить время. Лютце демонстративно пожал плечами и, не глядя на генерала, нарочито спокойным тоном подытожил:

– Если вы категорически отказываетесь выполнять распоряжение фюрера, то его выполнит другой.

– И кто же этот «герой»? – Командующий корпусом выдавил из себя улыбку, хотя ему было не до смеха.

– Ваш начальник штаба полковник Шилль, – любезно разъяснил Лютце. – С ним уже заранее все обговорено. Именно он проинформировал контрразведку о ваших позорных планах отступления, и Леман уполномочил меня разобраться на месте с этой проблемой. И запомните на будущее, господин генерал. Никогда и никому не удастся победить наши войска.

Новость о коварстве начальника штаба, вырывшего ему яму, добила Моделя, и он тоже пришел к выводу, что дискуссия бессмысленна.

– Надеюсь, командование примет мою отставку, – произнес он безжизненным тоном, уставившись в пол.

– Не в этом случае, – покачал головой Райх. – Войска и так обескуражены чередой отставок среди высшего командования. Вы в курсе, что за последние месяцы уже сорок генералов лишились своих постов. В то время как солдаты должны стоять до последнего, – капитан невольно перешел на язык лозунгов, – добровольный уход их командующего воспримут как предательство, причем безнаказанное. Так что выбор у вас невелик – или выполнение приказов, или военный трибунал.

– Я готов к расстрелу. В конце концов, здесь нас всех ожидает та же участь, а полковник дурак, если не понимает этого.

Лютце закурил и протянул генералу открытый портсигар, на который тот, впрочем, не обратил внимания:

– В отличие от вас, полковник Шилль понял главное. И не делайте вид, господин генерал, что не знаете, какая судьба ожидает вашу семью.

Глаза Моделя округлились. Мысль, которую он упорно гнал прочь, оказалась ужасной правдой. Если его заклеймят как предателя, всех родных ждет концлагерь.

– Вы предлагаете мне выбор, – с отвращением в голосе произнес потрясенный генерал, – предать семью или предать солдат. Это бесчестно.

– Нам не нужны предатели, – возразил Лютце. – Рейху нужны герои.

– Вот оно как, – только теперь генерал понял, зачем к нему явился этот майор с добрым лицом и глазами убийцы. Модель внимательно посмотрел на контрразведчика и тихо спросил: – Самоубийство фон Хаппиуса тоже ваших рук дело? Или ваше, капитан?