– Когда Долматовский был в плену, этот фон барон собрал наших командиров и уговаривал их перейти на сторону фашистов, обещая скорую победу. Вот наш поэт ему это и напомнит, ха-ха. А вспомнил я, потому что Долматовский с другими командирами пел эту песню немцам, когда те пытались их агитировать. По крайней мере, так в мемуарах написано.
Аня кивнула, но мысли ее, кажется, были далеки от пропаганды и боевых действий.
– Интересно, – задумчиво произнесла она, – что все подумали о том, почему мы так зачастили оставаться наедине?
– Да пусть себе думают, что хотим, то и делаем, – раздраженно махнул я рукой и наклонился к ней ласково поправить челку. Давно хотел так сделать, но почему-то стеснялся, да и перед Зоей было немного совестно. А чего стесняться своих чувств, я же хотел чистой искренней любви, а это она, похоже, и есть, причем взаимная.
Аня все поняла без слов и закрыла глаза, замерев от счастья. Только пушистые ресницы слегка подрагивали, и губы слегка приоткрылись, дожидаясь самого главного момента в жизни – первого поцелуя.
Положив руки ей на плечи, я секунду помедлил, за что тут же обругал себя. Чего ждать, вот же она, моя судьба. Голова отчего-то закружилась – наверно, от запаха нежной кожи, юности, весны, хотя на дворе вроде бы зима, и, конечно, любви. Очень бережно, как будто передо мной хрупкий цветок, я поцеловал Аню и, подавив желание продлить чудесное мгновение, тут же отстранился, испугавшись, что ей не понравится. Все-таки она еще нецелованная и невинная девочка, мало ли, вдруг засмущается. Что до меня, то мне не просто понравилось, могу даже сказать, что подобных ощущений я еще не испытывал. Один поцелуй, а эмоций больше, чем за десять лет жизни, надо же. Возможно, в юности было так же, но с тех пор прошло столько лет, и воспоминания о первой любви потускнели.
Длинные ресницы снова всколыхнулись, и, вскинув голову, Аня посмотрела на меня своими изумрудными глазами, счастливо улыбаясь. Говорить не хотелось, да и нет таких емких слов, способных выразить тот сумбур, что творился у меня в голове. Только глаза могут разговаривать на языке любви, а еще улыбки, нежное пожатие рук и прикосновение к волосам любимой девушки. Невербальное общение… тьфу ты, могу я хотя бы на минуту забыть свои псевдонаучные термины?
То, что мы вернулись, нежно держась за ручки, слегка перемазанные помадой, никто и не заметил. Все продолжали увлеченно петь, на этот раз «Пуговку» Долматовского, да еще усердно изображали ее в лицах. Наташа играла роль бдительного пионера, Авдеев был диверсантом, а Леонов, естественно, пограничником. Я слов не знал, но Аня тут же подключилась к хору, который на разные голоса и немного не в лад распевал песню:
– Какие планы на сегодня? – на правах невесты и «посвященца» поинтересовалась Аня, когда пение закончилось.
– Сейчас в нашу дивизию поедем, а то там дел накопилось тьма, а комбата нет.
– Как нет? – удивленно вскинула брови Аня. – Иванов же дней пять назад сюда заезжал и говорил, что у вас в батальоне все в порядке.
– А, ну я же тебе не сказал. Комбата направили на курсы «Выстрел» в Солнечногорск, повышать квалификацию. И эта тягомотина, к сожалению, продлится полгода.
– Это в лучшем случае, – огорченно уточнил Леонов. – Учитывая рекомендацию генерала Масленникова, который Иванову отличнейшую характеристику дал, его потом наверняка оставят учиться на комполка. Так что до конца войны он не вернется.
– Вот дела, – задумчиво протянула Аня, переживая за мое подразделение как за родное. – А кто же теперь командует вашим батальоном, его заместитель?
– Вот в том-то и дело, Ань! Замов у комбата фактически не было, и теперь всем заправляет начштаба лейтенант Климов, так что считай никто. Он хотя формально и кадровый командир, целый год в военном училище отучился, но еще зеленый юнец.
– Получше никого не могли найти?