Жаркий декабрь

Чем больше я читал, тем сильнее закипал во мне гнев. Нет, ну не подло ли с его стороны нарушить все законы справедливости и истории? Мне же точно известно, что «Пасынки вселенной» будут написаны только в шестидесятых годах, а здесь вот черным по белому описаны приключения моего Хью Хойланда.

Не знаю, долго бы я еще ходил по комнате, гневно размахивая журналом, если бы не тактичная Аня, которая робко поинтересовалась причиной моего негодования. Бросив проклятый «Science Fiction» на пол, я открыл ей причину своей печали:

– Да вот, Хайнлайн, оказывается, уже создал мой роман. Теперь я боюсь передирать другие его книги, а вдруг он их тоже напишет раньше.

– Не напишет, вот смотри, – успокоила меня девушка и достала из черной кожаной папки сверхсекретное донесение. – Фашистские агенты, скорее всего итальянцы, устроили диверсию в научно-исследовательской лаборатории ВМФ в Филадельфии. При взрыве в числе прочих погибли Хайнлайн и Азимов.

– Сволочи итальяшки! – возопил я, снова что-то швыряя на пол. – Такие таланты загубили. Да ведь они уже практически согласились переехать после войны в СССР, где им обещали все условия для творчества. И кто теперь вместо них напишет все их шедевры? – Вопрос был риторическим, придется мне напрягать память и писать хотя бы сюжеты в общих чертах.

Чтобы отвлечь меня от очередного горюшка, Аня дипломатично перевела разговор на нейтральную тему:

– Ты вчера по телефону говорил, что твои вещи привезли и кольчуга наконец-то вернулась. Покажешь?

Против ее ожидания, я только еще сильнее расстроился:

– Понимаешь, Анюшка, с ней такая неприятность вышла. Не знаю, что за сволочи так с ней обращались, но… В общем туда вода попала, и часть колец заржавела.

– Много? – огорченно ахнула Аня, сочувственно погладив меня по руке.

– Да нет, не очень, всего процентов десять. Но вид у нее теперь испорчен. Пойдем, покажу мою ржавую железяку.

– Ух ты, какая красота, – еле слышно выдохнула Аня, увидев разложенную на столе стальную страдалицу, которую пытался чистить Авдеев. Мой ординарец старательно орудовал железной щеткой, но если его труд не механизировать, то он и за неделю не справится. Однако большинство колечек оставались блестящими и гладкими и были способны радовать взор даже закоренелых пацифистов.

– А вот так посмотри, – с гордостью произнес я и повернул кольчужку к лампе, так что она засияла тысячами бликов.

– У-ух, – только и смогла ответить восхищенная девушка. – Тоже хочу себе такую.

Ага, проняло Жмыхову. А теперь мы ее вот так потрясем, в смысле кольчугу, а не Аню, чтобы волны света забегали по ней во все стороны. Нет, все-таки ничего более красивого человечество пока не изобрело. Одно никелированное колечко блестит на свету не хуже драгоценного камня, а когда их тысячи и они собраны ровными рядками, то зрелище получается неописуемое.

Вдоволь наохавшись и навосхищавшись, Аня с комсомольской прямотой перешла к конструктивной критике:

– Мне, конечно, понравилось, однако данное изделие сделано исторически неверно: все кольца, кроме воротника, не плющеные. Ну это еще ладно, в раннем средневековье таких было больше половины. А вот то, что колечки не склепаны, это совершенно недопустимо.

– Так это же не для защиты от боевого оружия, – возмутился я. – Для исторических реконструкций сведенка вполне подходит. Да и в городской квартире стучать молотком все вечера и выходные нельзя, соседи с ума сойдут. Так что она очень даже сойдет. Ладно, Ань, не будем спорить, пойдем, чаю попьем.

К чаю Аня притащила колбасы из своего наркомовского доппайка. Правда, мороженую, но пока грелся чайник, она ее быстренько пожарила. Меня удивляет, как в этом мире люди умеют так жарить на обычной сковородке, что ничего не пригорает. Увы, но у нас это умение, похоже, безвозвратно утеряно, о чем я ей тут же тихонько и признался.

– Ага, я в курсе, что там у вас, – также шепотом ответила Аня, – урановые сковородки с тефлоновым покрытием. И жарят они не только без масла, но и без огня.

Позвав всех к столу, работница дипломатического ведомства начала светскую беседу, ни о чем меня больше не спрашивая, чтобы ненароком опять не расстроить.

– Ребята, слушайте новость. Встретила вчера однокашников с литфака, и они рассказали, что Долматовский, считавшийся погибшим, вышел из окружения.

– Это такой известный поэт, – пояснил мне Алексей. – Он написал много стихов и песен. Вот, кстати, например, песню для фильма «Сердца четырех», который мы смотрели. Ну, где сестры друг у друга женихов, гм… – Потупившись под укоризненным Аниным взглядом, Леонов скомканно закончил мысль: – Хорошо, что он выжил.