Жаркие ночи

А мне действительно хотелось выяснить это, хотя и было больно. Но неизвестность была еще мучительнее. Когда он расскажет мне все о ней, я хотя бы буду представлять, к чему можно придраться, чтобы разочаровать в ней Кевина. Побуждения не слишком благородные, особенно если учесть мою недавнюю тягу к самопожертвованию, но кто на моем месте поступил бы иначе? Тем более та девушка и не догадывается ни о чем. Ей больно не будет…

Но Кевина не смутил этот неуместный смех. Когда все более или менее успокоились, он неожиданно заговорил… стихами. Я так и замерла, ловя каждое слово.

Когда от снега слепнут мои окна,
Я начинаю лучше видеть свет,
Что от тебя исходит. Зимний вечер
Становится вдруг солнечным и теплым,
Как твои волосы, как смех в твоих глазах.
Весны ль скользнет дыхание по коже,
Мне чудится, что это ты подкралась —
Босая, легконогая богиня,
В чьем смехе озорство и тихий шепот
Влюбленных всех времен. Его я слышу,
И одиночество мое, как ваза
Старинная пускает сетку трещин…

— Чьи это стихи? — спросила я, когда он замолчал, по-прежнему отводя глаза.

В горле у меня возник горький ком, мешавший говорить, но Кевин не должен был заподозрить, как меня тянет расплакаться.

Опять скользнула его улыбка:

— Ты у нас изучаешь литературу…

— Я не знаю этих стихов.

— Теперь знаешь. Теперь ты все знаешь.

Мне не удалось скрыть недоверия:

— Она действительно похожа на богиню?

— Она и есть богиня.

— Тогда я с ней не знакома. Я не помню никого похожего.

— Ты просто не видишь этого…

Пришлось признать очевидное:

— Это твои стихи?

— Что будешь на десерт? — спросил он совсем другим, до отвращения деловым тоном.

— Это твои стихи, Кевин?

Кевин раскрыл меню:

— «Банановый рай» не желаешь? Наверное, что-то фантастическое. Надо попробовать. Давай? Или лучше «Фруктовый салат»?

— Конечно, ты не станешь счастливым, — прорвало меня. — Если боишься даже свое авторство признать!

Быстро оглядевшись, он шепотом призвал меня говорить потише:

— Алисия! Мы тут не одни.

Но я уже не могла остановиться:

— А ей ты, наверное, сам в жизни не признаешься! И будешь до глубокой старости упиваться своим несчастьем. Неразделенной любовью, годной только на то, чтобы стихи писать.

Он вдруг спокойно спросил:

— Разве это не лучшее, для чего существует любовь?

— Я думала… Я думала, что лучшее — это дети, рожденные от этой любви…

— Ну, одно другому не мешает, — заметил Кевин философски.

Он был совершенно прав. Если б Кевин хотел от меня детей, я была бы совсем не против, чтобы он еще и стихи об этом написал.

— На улице совсем стемнело, — только сейчас заметила я. — А у меня еще даже комнаты нет. Нормальные люди сначала снимают номер, а потом идут ужинать.

— Алисия, — протянул он каким-то странным тоном, — какое тебе может быть дело до нормальных людей? Они ведь не интересны.

— Но их большинство.

Кевин вдруг выпрямился:

— И один из них сейчас направляется к нам. К тебе, если не ошибаюсь.

Не оборачиваясь, я спросила испуганно:

— Кто это? Твой отец?

— Мой отец? — удивился он. — Ты считаешь его нормальным?

Я нетерпеливо перебила его:

— Ну, тогда кто там, Кевин?

— Желающий потанцевать с тобой. — У него как-то странно дрогнуло лицо. — Я почти уверен.

— Со мной?

— Ты же самая красивая в этом зале, — проговорил он совсем тихо.

У меня обрадованно подскочило сердце, но в этот момент рядом с нашим столиком возник… Боже, как он был красив! Честное слово, я в жизни не видела таких мужчин. Да и на экране тоже.

Глаза у него были огромные, темные и печальные, но не такие сумасшедшие, как у Аль Пачино. И нос не итальянский, довольно тонкий. Крупные губы улыбались мне, но в этой улыбке я не увидела попытки соблазнить. Он улыбался с неподдельной радостью, и это поразило меня. Длинные черные волосы разлетались над высоким лбом ширококрылой чайкой, которую хотелось немедленно приручить. Хотелось бы в том случае, если б в моей жизни не было Кевина…

— Позвольте пригласить вашу даму? — спросил незнакомец у Кевина, и эта несовременная церемонность тронула меня.

Кевин смотрел без улыбки:

— Если дама не возражает…

— Разве в этом ресторане танцуют?

Я уже решила про себя, что придется отказать этому красавцу. Но мне хотелось сделать это помягче. Хотелось, чтобы он сам пришел к мысли, что идея пригласить меня была не самой лучшей.

Тот улыбнулся:

— В Таиланде запрещено только дурно отзываться о членах королевской семьи и касаться головы тайца. Даже с добрыми намерениями.

— Почему? — вырвалось у меня.

— Они считают эту часть своего тела самой важной. Сакральной, если хотите. Не стоит гладить даже детей, — предупредил незнакомец. — Кстати, позвольте представиться: Гарри Форстер. Доктор политологии.

Я была разочарована:

— Я думала, вы артист.