Жан Жорес

Каждая фраза в речах Жореса, каждая строчка в статьях, которые он пишет ежедневно, отражают напряженную работу мысли, побуждаемой сознанием высокой ответственности, чувством долга перед социализмом, перед партией, перед родиной. После окончания чрезвычайного съезда социалистов, где он сделал все, чтобы добиться принятия резолюции о всеобщей забастовке против войны, он больше не упоминает об этой забастовке. В чем дело? Его тактику раскрывают слова, написанные 18 июля: «Что бы ни говорили наши противники, нет никакого противоречия между нашим стремлением приложить максимум усилий для сохранения мира и, если эта война все же разразится вопреки всему, сделать максимум для обеспечения независимости и целостности нации».

Он заявляет, что социалисты должны выступить еще до возникновения воины, что всеобщая забастовка должна быть превентивной, а когда война уже вспыхнет, действия социалистов станут невозможными. После этих заявлений он вплоть до 31 июля больше не упоминает о всеобщей забастовке, о восстании.

Что за непоследовательность? Неужели его резолюция на съезде была каким-то случайным зигзагом? Нет, она отражала его неуклонное движение к революционной тактике в борьбе с войной и против капитализма. Однако Жорес не говорил пока о ней, ибо он понимал, что, хотя ему удалось добиться голосования большинства за его резолюцию, партия в целом не расположена следовать по революционному пути. Из всех видных руководителей только Вайян поддержал его. Представители крупнейших организаций проголосовали против. Да и партия-то была слишком малочисленна по сравнению с профсоюзами. Жорес настоял на принятии резолюции, рассчитывая, во-первых, на постепенное изменение в настроениях социалистов, а во-вторых, стремясь таким образом сблизиться с Всеобщей конфедерацией труда, выступавшей за всеобщую забастовку. Ведь за ВКТ стояли рабочие массы, А без них нельзя серьезно думать о революционных действиях. Резолюция о всеобщей стачке послужила бы только началом подготовки к революционным действиям. Ведь в момент ее обсуждения на съезде Жорес не считал войну неизбежной в ближайшие недели. У него еще оставались надежды, вернее — иллюзии на благоразумие европейских правительств.

И вот 25 июля, когда Жорес прочитал телеграмму о разрыве дипломатических отношений между Австро-Венгрией и Сербией, он почувствовал смертельную тревогу за мир, за социалистическое движение. Теперь он повял, что нынешний кризис гораздо серьезнее агадирского. Сообщение застало его в Лионе. Он приехал сюда, чтобы поддержать социалиста Мариуса Мутэ, выдвинутого кандидатом на частичных выборах в палату. Через полчаса ему предстояло выступать, а он оказался в каком-то оцепенении. Это состояние продолжалось до момента, когда он уже стоял на трибуне в переполненном душном зале. С первых же слов слушатели замерли. Они почувствовали глубокую тревогу, ужас перед войной, картину которой рисовал перед ними Жорес.

— Никогда за последние сорок лет Европа не находилась в состоянии более угрожающем и более трагическом, — говорил Жорес, — в настоящий момент мы, быть может, находимся накануне того дня, когда Европа будет в огне, весь мир — в огне…

Жорес подробно рассказывает потрясенным слушателям всю сложность дипломатической игры европейских правителей, показывает ответственность буржуазии всех стран за то, что смертельная угроза нависла над Европой. Он говорит и об ответственности Франции, говорит прямо, небывало резко. Чувствуется, что он сам потрясен, что в его надеждах что-то рухнуло. И он еще не находит выхода.

— Как бы то ни было, граждане, — продолжает Жорес, — и я говорю это с каким-то даже отчаянием: в час, когда нам угрожает убийство и варварство, у нас имеется лишь одна возможность сохранить мир и спасти цивилизацию — пролетариат должен сплотить все свои силы…

Но Жорес не говорит ничего более конкретного. Ведь ему-то хорошо известно, как далеки силы пролетариата от единства. Однако его стремление действовать лишь усиливается. Он немедленно выезжает в Париж и в поезде обдумывает новое положение, в котором столько неясного, неопределенного, тревожного.

Вдруг внезапный резкий толчок, испуганные крики, остановка. Поезд, подходя к вокзалу в Дижоне, сошел с рельсов. Только этого не хватало! Но что можно ожидать от железных дорог, когда они уже загружены военными перевозками? Выяснилось, что в Париж можно уехать только завтра. Но это не помешает Жоресу действовать. Он уже принял решение: побудить французское правительство сделать все для сохранения мира и, главное, заставить действовать Интернационал.

Жорес немедленно посылает телеграмму с указанием собрать всех депутатов-социалистов утром 28 июля в Бурбонском дворце для экстренного заседания. Но надо еще, чтобы в завтрашнем номере появилась статья. Он отправляется в редакцию местной газеты «Прогре де Дижон», Журналисты радушно встречают Жореса и немедленно удовлетворяют его просьбу; устраивают ему телефонную связь с «Юманите». Жорес, не имея перед собой и клочка бумаги, диктует статью в номер.