Жалитвослов

«Он притягивал неприятности, — вдруг произнес Кладей. — Он был баньши, верно. С ним было жутко находиться в одной комнате. У всех есть профессиональные риски и способы их обойти. Шахтеры вот с собой под землю какие-то специальные комплекты берут, респираторы. А у нас нет никакого спасения, потому что наш риск — это встреча с самой…».

Он произнес это, и в комнате настала тишина. Нирод застыл с графинчиком в руках.

«Не к ночи вы это, Михаил Иванович», — сказал Колпин.

«Я знаю, что говорю, — настойчиво произнес Кладей. — Известно — стучись, и откроют. Лявонов ногами колотил в ту дверь. Все думал, до тайны достучится. А колотить в нее не надо, тихонько постучи — и с той стороны отворят.»

«Он все повторял — я назначил встречу с черным человеком; он зайдет за мной по пути», — сказал Колпин.

«Дурак он был, — повелительно произнес Кладей. — И поэтому был уволен. У всех некрологистов правило — слово „смерть“ в своих заметках не употреблять. Грубо это и пошло. Вон и Чайкин в своей книге об этом пишет, а по мне выше Чайкина никого нет. У Лявонова же через слово — „смерть“, „смерть“, „сме…“» — он осекся и закончил: «Вот и накликал.»

«Он что, выбыл?» — испуганно спросил Колпин.

«Да нет, — поморщился Захаров. — Я недавно узнавал. Дома сидит, без работы. Жена его никуда не пускает. А среди людей репутация у него очень скверная. Кликуша, говорят.»

«Люди всегда это говорят», — сказал Нефедов.

«А вы вот рыбки попробуйте», — угощал Колпин Нирода.

«Что-то мы, ребята, все о грустном, — встряхнулся Кладей. — Анекдот что ли пусть кто расскажет.»

«Умирает старый еврей…» — начал с ходу Колпин.

«Тьфу!» — дружно плюнули все.

«Ну так, — сказал после этого Кладей и поднялся. — С вами, друзья, хорошо, а мне завтра раненько в аэропорт. В Лондоне заждались.»

Вслед за Кладеем засобирались и остальные. Видно было, что все подавлены, и опять у Нефедова возникло чувство, — он устал от этих бесконечных впечатлений, которыми он поверял окружающую его жизнь, — что именно так всегда и заканчивались посиделки у Колпина, что вообще собирались, чтобы очередной раз удостовериться в лояльности друг друга к избранному пути, точно члены некоего тайного общества, повязанные неким знанием.

Домой он вернулся поздно, потому что еще с час после приезда просидел на скамейке возле дома, никак не умея привести в порядок свои мысли. Очнувшись, он увидел, что идет снег. Тогда он встал и вошел в подъезд.

«Что-нибудь случилось?» — осторожно спросила Настя, пока он раздевался.

«Нет, а что?»

Она не ответила, во все глаза разглядывая его. После того случая в ванной она избегала неосторожных выражений и вообще изменилась по отношению к нему. Вряд ли он это заметил. Он всегда был чуточку отстраненный. Но Настя никогда не видела его настолько погруженным в себя, как в этот раз. Он был как слепой, и она была уверена, что, ткни в него сейчас иголкой, он и не почувствовал бы.

Позднее, в постели, когда он уже спал, она тихонько прикоснулась к нему. Он был рядом, живой и теплый. Ей было неважно, что днем и вот сейчас, ночью, он пребывает где-то, откуда иногда возвращается и смотрит на нее удивленными, чужими глазами. Она любила его за то, что он все-таки возвращается. Осторожно, чтобы не разбудить его, она пристроилась к нему под бочок.

Все утро Нефедов думал и даже не сумел вспомнить в метро по дороге на работу, позавтракал он или нет. Что-то в желудке лежало, но это могло быть нехорошее воспоминание о вчерашнем разговоре. Впрочем, многое из вчерашнего он тоже позабыл. Он так задумался, что пришел в себя только от того, что кто-то сзади потряс его за плечо.

«Извините, молодой человек», — почти прокричали ему на ухо. — «Вы сходите?»