Читаем Жак-фаталист и его Хозяин полностью

Хозяин. Это был афинский мудрец. А быть мудрецом всегда было опасно. Сограждане Сократа приговорили его выпить цикуту. И вот Сократ поступил как ты: он обошелся весьма любезно с палачом, предложившим ему этот яд. Признайся, Жак, ведь ты своего рода философ. Я знаю, что эта порода людей ненавистна сильным мира сего, перед которыми они не преклоняют колен; ненавистна судейским, являющимся в силу своей должности защитниками предрассудков, против которых философы борются; ненавистна священникам, которые редко видят философов у своих алтарей; ненавистна поэтам, людям беспринципным и по глупости смотрящим на философию как на топор для изящных искусств, не считаясь с тем, что даже те из них, кто подвизался на гнусном поприще сатиры, были только льстецами; ненавистна народам, бывшим во все времена рабами тиранов, которые их угнетали, мошенников, которые их надували, и шутов, которые их потешали. Таким образом, я, как видишь, сознаю, как опасно быть философом и как важно то признание, которого я от тебя требую, но я не стану злоупотреблять твоей тайной. Жак, друг мой, ты – философ; я скорблю о тебе; и если только возможно прочесть в настоящем то, чему предстоит когда-нибудь случиться, и если то, что предначертано свыше, иногда может быть предвидено людьми задолго до его свершения, то смерть твоя будет философской и ты позволишь накинуть на себя петлю столь же охотно, как Сократ принял чашу с цикутой.

Жак. Вы говорите не хуже любого пророка; но, к счастью, сударь…

Хозяин. Кажется, ты не слишком веришь тому, что я сказал; а это окончательно подкрепляет мои предчувствия.

Жак. А вы-то сами, сударь, верите этому?

Хозяин. Верю; но если б даже и не верил, то это ничего бы не изменило.

Жак. Почему?

Хозяин. Потому что опасность грозит только тем, кто говорит, а я молчу.

Жак. А предчувствиям вы верите?

Хозяин. Я смеюсь над ними, но, по правде говоря, с трепетом. Некоторые удивительно оправдываются. К этим сказкам привыкаешь с раннего детства. Если твои сны раз пять-шесть сбудутся и после этого тебе приснится, что твой друг умер, то, проснувшись, ты отправишься к нему, чтобы узнать о его здоровье. Но в особенности трудно отделаться от тех предчувствий, которые ты испытываешь, когда событие происходит на расстоянии, и которые носят символический характер.

Жак. Иногда вы рассуждаете так глубокомысленно и хитроумно, что я вас не понимаю. Не поясните ли вы свою мысль примером?

Хозяин. Это нетрудно сделать. Одна женщина жила в деревне со своим восьмидесятилетним мужем, страдавшим каменной болезнью. Муж простился с ней и поехал в город, чтобы удалить камни. Накануне операции он написал жене: «В ту минуту, когда ты получишь это письмо, я буду лежать под ланцетом брата Козьмы23…» Ты знаешь эти обручальные кольца, которые состоят из двух половинок: на одной выгравировано имя мужа, на другой – имя жены. У этой женщины, в то время как она читала письмо мужа, было на пальце такое кольцо: Так вот, в этот самый момент ее кольцо распалось: половина с ее именем осталась на пальце, а половинка с именем мужа скатилась на письмо и рассыпалась на кусочки… Как, по-твоему, Жак, найдется ли человек, обладающий достаточной рассудительностью и достаточной твердостью духа, которого бы такое происшествие и при таких обстоятельствах не потрясло? И действительно, женщина чуть было не умерла от ужаса. Ее страх прошел только тогда, когда письмо от мужа, полученное со следующей почтой, известило ее, что операция прошла благополучно, что он вне опасности и надеется обнять ее к концу месяца.

Жак. И он в самом деле обнял ее?

Хозяин. Да.

Жак. Я задал вам этот вопрос, так как несколько раз замечал, что предчувствия лукавы. Сначала обвиняешь их в том, что они солгали, а минуту спустя оказывается, что они сказали правду. Таким образом, сударь, по-вашему, случай с символическим предчувствием относится ко мне, и вы против воли полагаете, что мне грозит смерть, на манер того философа?

Хозяин. Не стану скрывать от тебя; но чтобы прогнать эту печальную мысль, не мог ли бы ты…

Жак. Продолжить историю своих любовных похождений?

Жак продолжал рассказ. Мы покинули его, если не ошибаюсь, в обществе лекаря.

Лекарь: «Боюсь, как бы ваша история с коленом не затянулась больше чем на один день».

Жак: «Не все ли равно? Она затянется ровно настолько, насколько это предначертано свыше».

Лекарь: «По стольку-то в день за постой, харчи и уход составит кругленькую сумму».

Жак: «Речь, доктор, идет не о сумме за все время; сколько в день?»

Лекарь: «Двадцать пять су, недорого?»

Жак: «Слишком дорою; я бедный малый, доктор; сбросьте половину и позаботьтесь как можно скорее, чтобы меня перенесли к вам».

Лекарь: «Двенадцать с половиной су – это ни то ни се; кладите тринадцать».

Жак: «Двенадцать с половиной… Ну, пусть тринадцать… По рукам!»

Лекарь: «И вы будете платить поденно?»

Жак: «Уж как договорились».

Лекарь: «Дело в том, что жена – баба бывалая; она, видите ли, не понимает шуток».

Жак: «Ах, доктор, прикажите поскорее перенести меня к вашей бывалой бабе».

Перейти на страницу:

Похожие книги

Отверженные
Отверженные

Великий французский писатель Виктор Гюго — один из самых ярких представителей прогрессивно-романтической литературы XIX века. Вот уже более ста лет во всем мире зачитываются его блестящими романами, со сцен театров не сходят его драмы. В данном томе представлен один из лучших романов Гюго — «Отверженные». Это громадная эпопея, представляющая целую энциклопедию французской жизни начала XIX века. Сюжет романа чрезвычайно увлекателен, судьбы его героев удивительно связаны между собой неожиданными и таинственными узами. Его основная идея — это путь от зла к добру, моральное совершенствование как средство преобразования жизни.Перевод под редакцией Анатолия Корнелиевича Виноградова (1931).

Виктор Гюго , Вячеслав Александрович Егоров , Джордж Оливер Смит , Лаванда Риз , Марина Колесова , Оксана Сергеевна Головина

Проза / Классическая проза / Классическая проза ХIX века / Историческая литература / Образование и наука
1984. Скотный двор
1984. Скотный двор

Роман «1984» об опасности тоталитаризма стал одной из самых известных антиутопий XX века, которая стоит в одном ряду с «Мы» Замятина, «О дивный новый мир» Хаксли и «451° по Фаренгейту» Брэдбери.Что будет, если в правящих кругах распространятся идеи фашизма и диктатуры? Каким станет общественный уклад, если власть потребует неуклонного подчинения? К какой катастрофе приведет подобный режим?Повесть-притча «Скотный двор» полна острого сарказма и политической сатиры. Обитатели фермы олицетворяют самые ужасные людские пороки, а сама ферма становится символом тоталитарного общества. Как будут существовать в таком обществе его обитатели – животные, которых поведут на бойню?

Джордж Оруэлл

Классический детектив / Классическая проза / Прочее / Социально-психологическая фантастика / Классическая литература