Zero

— Одного не пойму, — говорит она. — Почему случаи смерти наблюдаются в избытке лишь в отдельных группах? Я не разбираюсь в статистике, но разве эти числа не должны быть равномерно распределены среди всех пользователей Freemee, если ваше разъяснение верно?

Уилл с удивлением глядит на нее.

— Я тоже не статистик, — говорит он, глядя на нее.

Син кладет локти на стол и наклоняется к нему максимально близко.

— Вы должны об этом рассказать, — настаивает она тихо, но уверенно.

Он продолжает пристально глядеть на нее, как будто видит в ее лице ответ на свой вопрос. Он осушает бокал одним глотком, наливает снова, выпивает и этот.

— О’кей, — говорит он тихо. — О’кей.

Син знает и такую ситуацию по своим собеседникам по интервью. Уилл в шаге от признания. Что он еще расскажет? Он во всем признался. Вынуждать его сейчас не нужно.

— Погибшие оказались нашим производственным браком, — констатирует он едва слышно.

И Уилл рассказывает, почти шепчет, о подростках, которые из скейтеров стали любителями гольфа и наоборот, о выборах мэра и о курсах акций, о своем споре с Карлом Монтиком, в то время как официант забирает тарелки, приносит основное блюдо и новую бутылку вина, затем уносит и эти тарелки, после того как Син опустошает свою, не заметив, что именно съела, потому что она выяснила, что произошло с Ви, Адамом и Эдди, и в ней растет страх за дочь, который она едва сдерживает. После того как Уилл закончил и вторая бутылка вина сменилась третьей, Син делает глубокий вдох. Во второй раз за несколько дней ее снова посещает ощущение, что для нее только что началась новая эпоха. Ее пронимает такая дрожь, которой она не в силах воспротивиться. Она прижимает ладони к столешнице и напрягает мышцы рук, чтобы вернуть себе контроль над телом.

— Этот инструмент намного мощнее, чем мы представляли себе в самых смелых мечтах, — говорит Уилл угрюмо.

— В наших самых страшных снах…

Теперь она делает долгий глоток.

— Почему вы мне это рассказываете? — повторяет она вопрос.

Он крутит бокал за ножку, погружаясь в созерцание пузырящейся жидкости.

— Я сам лишь сегодня об этом узнал, — признается он.

Син не теряет бдительности.

— Откуда мне знать, что вы мне не сказки рассказываете?

Он криво ухмыляется.

— Разве это не парадоксально? Сейчас мы знаем как никогда много о каждом из нас и как никогда мало о том, кому могли бы довериться.

— Мне нужны доказательства.

— У меня их нет. Пока нет.

— Вы можете их заполучить? Намерены их заполучить?

Он снова подносит бокал к губам, но Син кладет свою руку на его, чтобы помешать ему выпить. Теперь она понимает, почему он весь вечер так много пьет. Его разрывает конфликт между лояльностью компании и собственной совестью. Он говорит правду.

«Паранойя».

— Представьте, что в наличии есть инструмент, с помощью которого мир можно сделать лучше, — говорит Уилл и спрашивает: — Разве мы не обязаны его задействовать?

— Зависит от того, кто чего хочет, — возражает Син. — Гитлер? Пол Пот? Бен Ладен? Мира во всем мире? Или корыстных целей Карла Монтика и Уилла Деккерта?

— Спасибо за сравнение.

— Не за что. Кстати, а что такое «лучше»? Freemee уже загубил тысячи душ. Вы собираетесь продолжать в том же духе? Кто говорит, что так вы сделаете мир лучше? Совпадают ли ваше «лучше» и мое? — Она делает глубокий вдох. — Я не хочу, чтобы Freemee, Google, Facebook собирали мои данные и за это милостиво одаряли меня какими-нибудь почтовыми ящиками, картами, переводчиками или друзьями. Или воспитывали моего ребенка. Миллионы детей. Я хочу решать сама, какими услугами от кого воспользоваться. Я…

— Freemee ничего не ворует. И вообще-то пользователи виноваты сами. Потому что хотят всего просто так. Развитие стоит денег. А точнее, современной валюты — данных.

— Результат заметен: цифровые олигархи ничем не лучше баронов-разбойников девятнадцатого века. И мы перед ними беззащитны.

— Никто не обязан использовать наши продукты.

— Смешно! Разумеется, я обязана, чтобы не отставать от жизни! Вы ведь тоже пользуетесь Freemee.

— Мы бы бросили тень на собственную компанию, если бы мы, члены правления, не пользовались своими продуктами.

Син задумывается. Ей нужно одержать победу в этом разговоре. Триумф она уже испытала.

— Кто вам сказал, что Карл Монтик не манипулирует вами так же, как другими пользователями?

Мгновение он глядит на нее осоловелым взглядом, наверное, из-за вина, думает она, выпил он уже предостаточно, но в следующий миг разражается хохотом.

— Он и мухи не обидит!

Син его смех кажется фальшивым.

— Наверное, мне нужно было сформулировать вопрос иначе, — говорит он, успокоившись. — Если рассматривать смерти как неудачное стечение обстоятельств, которое впредь не повторится, то что бы сделала Синтия Бонсант, имей она такой инструмент?

— Откуда мне знать? Посмотрите в моем хрустальном шаре, — отвечает она насмешливо. — Наверное, принялась бы улучшать мир, как вы предлагаете.

Теперь хохочет она. Но ведь ей не до смеха. Дело в вине.

— И в процессе стала бы безгранично богатой и могущественной.

— Это называется беспроигрышная ситуация.