Зеркало грез

Соня открыла глаза и уставилась в потолок. Хорошо, что они ушли. Она хоть отдохнет от их осуждения и злобных сплетен. Как странно, что мамочки, у которых по нескольку детей, так жестоки к женщине, потерявшей ребенка! Даже Сонина коса стала поводом для осуждения.

Неожиданно за окном послышались возня и воркование. Соня повернула голову и увидела голубя, решительно перешагивающего через порожек проема открытого настежь окна.

«О нет! Только не залетай!» – со страхом успела подумать Соня.

Но у голубя были свои планы насчет того, чем бы поживиться, и он закружил по палате, натыкаясь на стены и словно не видя для себя выхода. Растерявшись от собственного бесстрашия, бросился на зеркало над раковиной, приняв его за окно, и с шумом свалился на пол.

«Тебя тут только не хватало! Но ты зря стараешься. Самое плохое уже случилось. Ну почему с известием о несчастье прилетел ты, голубь, символ Бога, мира, любви и Духа Святого? Я бы не удивилась, если бы ко мне заявился черный ворон-вещун, предсказывающий криком несчастья. Тот наверняка связан с потусторонним миром и вполне сгодился бы для посланника дурных вестей… Убирайся отсюда, «голубь мира», видеть тебя не могу! Даже природа против меня. – Соня закрыла глаза. – Неужели я начинаю сходить с ума? Или уже сошла».

– А вот и я, – стремительно ворвался в палату анестезиолог, сбивая голубя открывшейся дверью. – Ты еще не соскучилась?

Ошарашенный неожиданной расправой голубь отчаянно замахал крыльями и вылетел вон.

– Видимо, мало тебе одной беды, так жди другую, – пробормотал врач, задумчиво глядя на Соню.

– Вы что-то сказали?

– Просто мысли вслух. Вот, принес тебе кое-что. Прими, пока от боли не загнулась, – и он протянул ей таблетку. – Без воды. Тебе нельзя.

Соня сунула таблетку в рот и попыталась проглотить, но та застряла у нее где-то посередине горла, начав растворяться и обжигая едкой горечью.

– Ну что – действует? – нетерпеливо спросил врач. – А теперь встань и подойди к окну.

– Я не могу даже пошевелиться от боли.

– Ну же, вставай! Так надо!

Он помог ей подняться. Соня, превозмогая раздирающую ее в клочья боль, держась одной дрожащей рукой за спинки кроватей, другой за живот, на котором, казалось, сейчас разойдутся швы, еле дотащила безвольное измученное тело до окна.

– А теперь посмотри вниз, – довольно улыбнулся врач. – Что видишь?

Соня выглянула в окно и увидела там, внизу, мужа. Веселого, жизнерадостного, словно вернувшегося с приятной вечеринки. Ни тени волнения, сопереживания, ни единого намека на случившееся. Да еще с букетом цветов!

С чем Федор поздравлял жену – с потерей ребенка? Как же так?! Неужели он не понимает ее страданий? Действительно не понимает. И никогда не поймет. Потому что у него уже есть ребенок.

– Помаши ему. И не спрашивай зачем. Так надо! – приказал врач.

Соня, пораженная увиденным, казалось, совсем утратила способность действовать осознанно. Сейчас она как заведенная на ключик механическая кукла. И будет двигаться, пока не кончится завод. Она подняла руку и помахала мужу. Сквозь пелену набегающих слез увидела, как тот радостно поднял букет, затем другой рукой изобразил кольцо из большого и указательного пальцев, что означало «окей».

Вот только чей это жест? Если американский, то «все в порядке, ты молодец, хорошо держишься, умница». Если французский или бельгийский, это уже оскорбление – «ты ноль, ничтожество».

Учитывая непростой характер Федора, можно с большой долей вероятности предположить, что он использовал оба значения жеста, по принципу «два пишем, два на ум кладем». Да, она ничтожество, потому что снова не смогла выносить ребенка. Потому что снова оказалась несостоятельной в самом главном предназначении женщины. Соня – никто, полнейший ноль, не достойный даже сочувствия. Но она же и молодец: хорошо держится, даже по палате уже скачет, значит, не очень-то и переживает. А может, – хотя Федор, скорее всего, в этом никогда не сознается, – и вовсе теперь избавится от мыслей снова забеременеть.

Соня шагнула от окна и потеряла сознание. Она не видела, как врач приветственно помахал ее мужу, подтверждая, что с его женой все в порядке, затем поднял Соню и перетащил на кровать.

– Вот и ладненько, – услышала она, приходя в сознание. – Теперь твой муж будет думать, что ты в полном порядке: операцию перенесла прекрасно, даже уже ходишь.

– Зачем вам это? Что-то вроде мужской солидарности?

– Почему же «что-то вроде»? Это и есть мужская солидарность. Нас беречь надо! Это вас, баб, немерено. А вот нас, нормальных мужиков, не так уж и много, чтобы разбрасываться и нервы нам выматывать.

В палате, кроме них, никого не было, но прежде чем продолжить говорить, врач воровато оглянулся и наклонился ближе к Соне, обдав ее запахом спиртного: