Юные стрелки готовились к городским соревнованиям. Для сельской молодежи это было событием. Школьники издали наблюдали занятия стрелков, толпами собираясь на краю просторной, убеленной снегом поляны, где посередине высилась снежная гора, в которую упирался блиндаж с навесом у входа.
Накануне в штаб лагеря была подброшена записка:
Над запиской посмеялись и сожгли ее в печке.
Наташка стреляла. Левая рука упиралась в бедро, правая - вытянутая - крепко и уверенно держала тяжелый пистолет. Выстрел. Снова выстрел. Третий… пятый… восьмой… На асфальт падают гильзы.
Наташка устала, замерзла рука, а в магазине еще два патрона. «Достреляю в следующий раз», - решила она и, поглядывая, не заметил ли тренер недострелянных патронов, вынула магазин, положила в ящик рядом с пистолетом.
- Почисти. Потом сдашь, - сказал тренер, направляясь к другому стрелку.
Наташка вышла на поляну, по тропинке обогнула навес и по ступенькам спустилась в блиндаж.
От белизны снега поляны она вначале ничего не видела в охватившем ее полумраке и вдруг, приглядевшись, заметила впереди трех рослых парней.
- Давай оружие! - свистящим шепотом сказал один, и все трое медленно двинулись к девочке.
На одно мгновение Наташка растерялась, но сразу же ее охватила сумасшедшая отвага. Она поспешно выхватила из ящика пистолет, сунула в него магазин, отступила. Рванулась мысль: «Стрелять в ноги среднему и тому, что справа!» Она вытянула руку с пистолетом и с криком: «Стреляю!» - взвела курок.
Парни кинулись в стороны и в мгновение исчезли.
На крик Наташки прибежал бледный, взволнованный тренер, примчались стрелки с ящиками и пистолетами в руках.
Все мгновенно вспомнили сожженную записку. А толпы деревенских школьников на поляне, ничего не подозревая, сгорая от любопытства, издали наблюдали за тем, что творилось в блиндаже.
Итак, стрельбу из пистолета от Николая Михайловича Наташка не скрывала, а вот то, что она занималась английским и немецким языками у частного учителя, оказалось для него неожиданностью и в какой-то степени подсказало разгадку Наташкиного увлечения стрельбой.
Однажды Наташка остановила Грозного в коридоре. Была она очень взволнована, с пунцовыми щеками, блестящими глазами, и губы ее подергивались не то от негодования, не то от усилия не расплакаться. Такой Наташку Николай Михайлович еще никогда не видел. Он понял: произошло что-то из ряда вон выходящее.
Очень может быть, что все рассказанное ученицей на иного учителя не произвело бы впечатления. Но Грозный почувствовал в этом самое страшное для школы, что только может быть: когда вместо воспитания в ее стенах калечат юные души.
И Грозный ринулся в бой за правду.
Спокойный, но с такими же пылающими глазами, как у Натальи, он после уроков подошел к учительнице английского языка и попросил ее задержаться.
Ей было всего 22 года, и она, окончив институт, лишь первый год работала в школе.
На вид она казалась еще совсем девчонкой, со взбитыми темно-рыжими волосами, с круглыми, неподвижными глазами, по которым невозможно было угадать ее чувств и мыслей. У нее были полные губы, влажные, потому что по привычке она то и дело облизывала их. Она была очень маленького роста, с малюсенькими ножками и ручками.
Держалась она всегда высокомерно и самоуверенно. И Николай Михайлович не раз пытался понять: таков ли ее характер, или она все это напускает на себя, чтобы спрятать свою неопытность и страх перед новым делом?
- Светлана Ивановна! Почему вы мне не сказали, что уже месяц у вас конфликт с Натальей Ковригиной? - спросил ее Николай Михайлович, когда они сели в учительской за стол друг против друга. - Почему вы ей не разрешили рассказать об этом мне и я узнал все от ее одноклассников? - Грозный решил не выдавать Наташку. - Мне уж потом пришлось заставить ее рассказать все.
- Я хотела ликвидировать эту историю без вмешательства классного руководителя, - запнувшись и краснея, как школьница, сказала она.
«Да, пожалуй, не высокомерна и не самоуверенна. Просто беспомощна, молода и неопытна», - подумал Грозный и немного смягчился.
- Как рассказала вам Ковригина о том, что произошло? - вдруг живо спросила Светлана Ивановна.