Земля вращается со скрипом (сборник)

Ведь я люблю другую...

У меня давно не было женщины. И очень давно не было той, которую люблю... Я надеялся, она будет сегодня... Все-таки я оптимист...У Воронцова ангина. Шарф на шее. Боль в глазах.

- Как лечишься? - спрашиваю.

Он кивает в сторону кухни. Там гремит посудой мама. Она недовольна моим приходом.

Больному нужен покой. А мне деньги. Пусть каждый получит то, чего хочет. Дал бы он мне денег, я бы сразу оставил его в покое.

- Слышь, Костя... Мне нужны деньги...

Костя улыбается и опять кивает в сторону кухни.

- А у нее есть? - спрашиваю.

В ответ он лишь пожимает плечами. Я прохожу на кухню.

Как поживаете, тетя Марина?

Живу потихоньку. А ты? Работаешь где-то?

Да нет. Временно.

Лентяй ты, Никита. И мама твоя всегда так говорила. И в школе тоже помню... Умный, говорят, способный мальчик,

но ленив.

Нет, думаю, не даст она. Ни копейки.

-Я в Россию, на заработки собрался. Я, собственно, в связи с этим и пришел. Хотел у вас позычить... Билет, оформле­ние документов...

Тетя Марина опускается на стул, еле втиснувшись между кухонным столом и холодильником.

Зачем так далеко? Работы везде хватает.

Там огромные деньги платят. Север, - говорю. Видимо, я нечаянно задеваю ее материнские чувства.

Господь с тобой, сынок. Пропадешь там, никто не помо­жет. Вот! - указывает рукой в стену, за которой Костина ком­

ната. - Тоже северянин! Поехал с отцом на рыбалку! Тому -ничего, а этот слег! Оно тебе надо. Уж лучше дома сиди!

Так ведь гроши нужны...

- Здоровье дороже! - сказала как отрезала.

Не даст, думаю.

Она хотела было подняться, но то ли застряла, то ли пере­думала на полдороге.

- А сколько, - говорит, - тебе нужно?

- Вообще-то долларов сто... - вижу испуг на ее лице и спе­шу добавить: - но половину я уже нашел.

Тетя Марина энергично замотала головой.

- У нас сейчас в доме совсем ни копейки. Эти все пропили.

А у меня пенсия через неделю только.

Зачем же ты, думаю, интересовалась, сколько мне нуж­но?

Должно быть, она о том же подумала.

- Я, - говорит, - решила тебе гривен двадцать... Так я бы у соседей спросила.

Не дала. Времени потраченного жаль. По дороге к выходу заглядываю к Костику.

- Выздоравливай, рыбак!

Он виновато улыбается в ответ. Гад какой! Явно знал за­ранее. А еще говорят, деньги дружбе не помеха.

Наговаривают на деньги. Они, дескать, и человека пор­тят. И могут разрушить самую крепкую дружбу, самую силь­ную любовь...

Чушь! И крепкую дружбу и сильную любовь разрушат скорее не деньги, а их отсутствие. Оно же скорее испортит и человека.Дождя нет. А хорошо бы. Душно что-то.

Права тетя Марина. Я лентяй. Работать я не желаю.

Физический труд меня убивает. А умственным трудом я заниматься не могу. Образования не имею соответственно­го. Учиться надо было. Ленился.

После армии я женился. Жил на иждивении жены. Она была продавщицей в мясном отделе. А я тренькал на гитаре, сочинял песни и строил планы о создании группы. Потом я встретил Олю. Я ушел к ней без гитары, так как думал, что гордый, а гитара была куплена на деньги жены.

Оля тоже нигде не работала, но мы ни в чем не нуждались благодаря ее богатым родителям и Олиному таланту притя­гивать к себе деньги просто ниоткуда. Ее состоятельные при­ятели давали ей в долг и запрещали даже упоминать об отда­че. Я стал ревновать. Нас приглашали в гости, в рестораны, на пикники... Я не шел, оставался дома один и отдавался приступам ревности.

Долго так тянуться не могло. Мы расстались, продолжая друг друга любить.

Официально мы до сих пор состоим в браке.Много странностей в жизни.

Странно, например, что порой мы хотим одного, а делаем нечто совсем другое. Может, мы не знаем на самом деле, чего хотим, лишь думаем, что знаем.

Аида, Никита! Гляди, как набухли темно-серые тучи! Сей­час как разродятся ливнем! Это, видать, одно из тех мест.

Лишь вбежав в подъезд дома, где проживала Анжела Ни­колаевна, я вдруг вспомнил, что она умерла. Мне сообщил об этом Костя, когда я был пьян и не хотел верить, и поэтому скоро забыл.

Нет, точно, ее больше нет.

И снова стало жаль зря потраченного времени.

Сколько сейчас? Без двадцати два. До назначенного часа -уйма времени.

Пережду, пока сей поток не иссякнет, и рвану дальше.

Надо же, забыл, что умерла. Включил ее, уже давно мерт­вую, в список, настолько был в ней уверен. Она бы дала, будь она жива. Пусть не всю сумму, половину, треть, четверть... Сколько б могла...

Она же, помню, меня спросила, год-полтора назад, встре­тив случайно на улице: на что ты, мол, живешь, не работая. Обычно я отвечаю так: «Да разве это жизнь?» А перед ней ос­троумничать не стал, ответил честно:

«Да так, не на что».

«Как это?» - удивилась она.«Не знаю», - сказал я, пожав плечами.

Косой от ветра ливень потихоньку утихает.

Воротник плаща не желает стоять, высокий и мягкий, уп­рямо загибается вниз. Ладно, буду рукой придерживать. Не люблю я дождь, слякоть... В дождь хорошо спать или зани­маться любовью.

Парадокс - дождь не люблю, но он у меня почти в каждой второй песне присутствует. В песнях я не сплю во время дож­дя, любовью не занимаюсь, обычно мокну под ним, до по­следней нитки... И плаща на мне нет.