Земля случайных чисел

Чтобы блеснуть, я процитировала ей свое любимое стихотворение Уильяма Блейка про животных: «A robin redbreast in a cage puts all heaven in a rage! A dove house filled with doves and pigeons shrudders hell through all its regions!» – и добавила, что Маршак его перевел очень странно, вроде бы там и разверзаются врата ада, но немножко не на вход, а на выход, и что таких переводов быть не должно, потому что у Блейка ад работал на вход, как пылесос или как черная дыра – затягивая все внутрь, но ничего не выпуская наружу.

В этот момент к нам пришел Уильям Блейк. В темноте было не очень понятно, как он выглядит: просто метнулась в свете крошечной апрельской луны сгорбленная тень.

– Это он, – сказала я. – Я точно знаю, что это он. Идем ловить.

Блейк сверкнул лунным глазом и скрылся под хозяйской машиной, стоящей на гравийной дорожке.

Мы подползли к машине с двух сторон. Гравий неудобно резал коленки. Я посветила фонариком: разумеется, нет сомнений, это тот самый кот. Белая полосочка на носу, будто молоком капнули. Белый средневековый воротник. Не очень понятно, как он выглядел, пока крался мимо нас, – я ждала именно его, и поэтому это был он.

– Ну? – я увидела глаза Анны-Марии под капотом с другой стороны машины. – Как его зовут?

Я посмотрела на кота, и мне стало не по себе.

– Это Уильям Блейк, – сказала я Анне-Марии.

– В смысле?

– Это Уильям Блейк, – повторила я упавшим голосом. – Что за чертовщина?

– Окей, – сказала Анна-Мария одними губами. – Принеси мне баночку кошачьей еды на всякий случай и полотенце и не шуми, он тебя боится.

– Ау, – сказал Уильям Блейк. – Ау. Ау. Иии.

Я поползла по крыльцу вверх, сбрасывая на ходу резиновые тапки. Мы, черт подери, велосипедное братство имени Альберта Хоффмана и святого Франциска, заклинатели черных дыр и трансляторы невыносимой любви из зверя в землю и никогда наоборот. Мы справимся, сказала я себе, пусть это и его настоящее имя, всякое бывает.

Но на самом деле ничего всякого не бывает.

Дальше все вроде бы было как обычно: Анна-Мария ловко умотала Уильяма Блейка серым хозяйским полотенцем, зажала его вертлявое худенькое тельце коленями и аккуратно зажала его маленькую голову ладонями.

– Кроссовки сними с меня, – зашипела она. – И давай тоже его держи, он очень сложный, там много всего, плохо будет.

У Уильяма Блейка внутри было столько любви, что, наверное, хватило бы воскресить Принса и Дэвида Боуи заодно.

Сразу после того, как все ушло, меня вырвало прямо в какие-то синие колокольчики, которые хозяева дома любовно высадили вокруг гравийной дорожки.

– Мне тоже плоховато, – сказала Анна-Мария. – Тащим его в дом и звоним хозяевам, живой. Но странный какой-то.

– Это невозможно, – сказала хозяйка Уильяма Блейка. – Он пропал 40 дней назад. Он, верно, умер уже давно. Да, скорей всего. Мои коллеги видели на шоссе совершенно такого же раздавленного кота. Я приезжала смотреть, но все уже было разметано в клочья. Да, я уверена, что это был он. Как, вы тоже уверены? Как вы могли его поймать? Где вы живете? То есть не живете? За кем присматриваете, где? Это в десяти минутах, он не мог 40 дней где-то гулять и потом оказаться рядом. Когда вы его нашли? Он у вас дома жил этот месяц?

– Мы прибыли в город сегодня на рассвете, – улыбалась в телефон Анна-Мария, сидя на кафельном полу запасной ванной на первом этаже, куда мы изолировали Уильяма Блейка, забившегося под унитаз и выедающего кошачью еду рукой из банки, будто голодная обезьянка. – И мы не у себя дома. Мы заботимся о чужих животных, и сегодня к нам пришел Уильям Блейк. Заберите его, пожалуйста, потому что у нас тут другие звери, они беспокоятся.

Хозяйка все не могла поверить, что Уильям Блейк нашелся, но когда Анна-Мария выслала ей фото Уильяма Блейка, фактически надевшего себе на голову пустую банку с кормом и от этого смотревшегося очень по-наполеоновски лихо, тихо сказала: «Выезжаю» и уже через десять минут, втиснувшись в ванную, кричала оттуда гулким нечеловеческим голосом:

– Блейки! Блейки! Не может быть, это правда ты?! Блейки!

– Уау! Уау! – орал Блейки, мгновенно взлетевший на шею хозяйке.

В такие моменты мы любим свою работу. К горлу подкатил ком тошноты, как будто я неделю лежала, вся обложенная радиоактивными котами, как ангинное горло бледными слизистыми пробками. В такие моменты мы ее не любим.

Хозяйка Уильяма Блейка сидела, вся трясясь, на полу, пытаясь упихнуть рыдающего Уильяма Блейка в переноску. Снаружи ее ждал водитель на неправдоподобно дорогой, по-киношному пафосной черной машине. Закрыв кое-как переноску, хозяйка Уильяма Блейка начала крючковато рыться в собственных карманах, будто в чужих – на пол выпрыгнули скомканные в шарики, будто для кошачьих игр, купюры, ключ весь в хлебных крошках, комочек марихуаны в целлофановом пакетике, конфетка-ириска. Следом выплыл такой же скомканный бледно-розовый чек.

– Возьмите, – сказала хозяйка Уильяма Блейка, протянув Анне-Марии чек.

Лицо Анны-Марии стало очень странным.

– Вы уверены? – спросила она.