— Ну, что, негодяй, — произнёс Трескучий, — вернулся из дальних странствий? От нас не скроешься!
— Где я? — пробормотал Куропёлкин.
Еле нашел силы для произнесения звуков. Всё вокруг затягивало мутью. Может, он опускался на дно протоки с аллигаторами? Но значит, там и пребывал в засаде (долго ли?) неутомимый служака Трескучий? Или тот уже и сам был Аллигатор?
— Отчего же негодяй… — сумел вышептать Куропёлкин (под водой, что ли? Однако пузырьки из его рта не потянулись вверх), — где я?
— Где? Где? — расхохотался Трескучий, теперь-то, понятно, не Аллигатор. — Ясно, что не во Флориде! Но негодяй, он и во Флориде негодяй и готов изменить Родине, выдав врагам её государственные секреты!
Веки Куропёлкина склеились.
«Какие секреты… кому измена… но ведь был готов…» — поплыло в утихающем сознании Куропёлкина и утонуло.
И всё же он успел услышать чей-то знакомый голос. Но не понял, женский он или мужской. Да и не было нужды понимать.
— Оставьте его! — приказал голос. — Ему ещё отсыпаться трое суток. Если не больше.
144
Отоспался.
Но желания открыть глаза не возникало. Он будто бы ещё не проснулся.
То есть на секунду правый глаз он всё же приоткрыл и успел увидеть окно. За окном — деревья. Но окно было зарешеченное. А потому и не захотелось просыпаться.
Хотелось не хотелось, и не проснулся, но разговор двух собеседников над ним, спящим, Куропёлкин со вниманием прослушал.
Одним из собеседников был злыдень Трескучий, другим — спокойный и, видимо, знающий себе цену или расположение в Табели о рангах господин средних лет.
— Взять вилы да расшевелить его! — шипел Трескучий. — Притворяется! А он же государственный преступник! Должен быть наказан! Выдал важнейшие секреты!
— Это какие же? — вроде бы с усмешкой произнёс собеседник.
— Мы можем сверху на них насрать и нассать, — чуть было не вскричал взволнованный Трескучий, но, видимо, сообразил что-то и перешёл на таинственный шёпот, — это же похлеще атомного оружия, а им пришлось бы снизу какой-нибудь особенной клизмой отвечать на наши возможные удары. И то если бы им стало известно направление пробоины…
— Чрезвычайно вульгарное и примитивное толкование… скажем… ситуации, — заявил собеседник. — Впрочем, иного от вас ожидать и не следовало. Так какие государственные секреты и кому выдал, на ваш взгляд, преступник Куропёлкин?
— Кому, — снова принялся шептать Трескучий, — положено знать вам. А секреты, надо полагать, такие. Откуда, где и зачем он выскочил в Мексиканском заливе. И наверняка проговорился про Люк…
Тут, вероятно, Трескучему был подан предупредительный знак. Может, палец приложили к губам.
— Понял, понял… — зашипел Трескучий.
— Думаю, что вы ничего не поняли и не способны что-либо понять, — услышал Куропёлкин. — Это, впрочем, не важно. Но на чём основаны ваши предположения о выдаче государственных секретов? На догадках или на точной информации?
— На сердечной уверенности патриота! — уже громко заявил Трескучий.
— Всё ясно, — произнёс собеседник. — Мы забираем Куропёлкина.
— Вот уж нет! — вдруг возрадовался Трескучий. — Здесь частное владение, и любым вторжениям будут даны отпоры! А вы вряд ли захотите шума и огласки, при нашем-то раздолье демократии!
— Это уже не ваше дело! — зло сказал собеседник. — Хотя, конечно, естественным и законоверным будет сотрудничество с госпожой Звонковой.
Трескучий рассмеялся.
— У Нины Аркадьевны свои счёты с этим негодяем и насильником. Она имеет право разобраться с ним сама!
145
— Это её проблемы, — услышал Куропёлкин. — И её чувства. Государству они не интересны. И будьте добры, в ближайшие часы измените условия содержания гражданина Куропёлкина. Пусть, по мнению Звонковой, её обидчика… Ну, обидел её, и молодец! И она, дура, должна была благодарить его за удовольствие! Поняли? Кстати, верните Куропёлкину (прозвучало приказом) Башмак.
— Понял, — хмуро произнёс Трескучий.
146
Никаких изменений условий содержания проснувшийся наконец Куропёлкин не обнаружил.
Хотя, как же…
Решетки на окне не было. Да и окон-то прибавилось. Именно окон, а не оконцев, по ласковой аттестации горничной Дуняши-Шоколадницы.
«Ага, а в домишко-то меня поселили новый!» — сообразил Куропёлкин. Но виды-то из окон были подмосковно-знакомые, с липами и тополями и без пальм.
Люк из окон Куропёлкина виден не был.
Неужели его взяли и ликвидировали? Скажем, взорвали, засыпали или ещё что-нибудь сотворили с ним.
Вряд ли.
И денег у государства и госпожи Звонковой не нашлось бы. И уничтожать сапожную мастерскую фантазёра Бавыкина вышло бы делом исторически неразумным. И невыгодным.
Хотя кто определял теперь, какие кому выгоды были выгоднее?
Посчитаем так, постановил Куропёлкин. Скорее всего Люк камуфляжно-ловко укрыли, как Большой театр в первый год войны Отечественной.
147
Решёток-то нет (показуха для чуждых Звонковой сил?), но это не означало, что он, Куропёлкин, не находится сейчас в заточении. В одиночке замка Иф…
Следовало изучить одиночку.