Земля и море

Заметив перемену в настроении Аустры, Зандав решил, что поступил правильно: в самом деле, лучшим лекарством для женских капризов всегда были решительные, энергичные действия. Всякий неосуществимый каприз — это нарыв в душе человека: если позволить ему разрастись, он отравит весь организм. Разве хирург должен считаться с тем, что причиняет потерпевшему боль? Смело и безжалостно вскрывая гнойник, он возвращает больному здоровье. Зандав тоже действовал правильно, и результаты стали очевидны уже в самые ближайшие дни: Аустра перестала говорить об отъезде, о своих страхах; если муж в штормовую погоду отправлялся в море, она не выглядела подавленной. Казалось, у нее даже появился интерес к тому, что происходит вокруг. Ее перестало обременять присутствие в доме посторонних. Когда Лаурис приходил по вечерам к Рудите, Аустра охотно слушала его рассказы, а иногда и сама участвовала в разговоре. Как-то раз она предложила поиграть в карты вчетвером. Теперь у Зандавов по вечерам стало оживленнее, и редко когда играющие расходились раньше полуночи.

«Она начинает оживать, — удовлетворенно думал Алексис, наблюдая за женой. — Это благоразумнее, нежели вечно хлюпать и вешаться мужу на шею».

Иногда они слушали радиопередачи или коротали вечера, вспоминая о разных событиях из прошлого, и оттого, что им не нужно было больше уединяться попарно — Лаурису и Рудите в кухне, Аустре с Алексисом в своей комнате, их жизнь стала естественнее и удобнее. Они знакомились и привыкали друг к другу, это была переходная стадия к будущей родственной близости. Лаурис постепенно становился как бы членом семьи Зандавов. Если случалось, что он не приходил, все ясно чувствовали его отсутствие — будто чего-то не хватало.

Но не будем, однако, наивными и не станем судить о людях лишь по одним внешним признакам: если человек улыбается, это еще не значит, что он счастлив; молчание не доказывает отсутствие мыслей. Под внешним спокойствием часто скрывается волнение.

Чувства, которые довели Аустру до ссоры с Алексисом, ничуть не утихли. Она с прежним настойчивым отчаянием стремилась вырваться отсюда, и, как в первые дни, по-прежнему мучительной казалась ей жизнь здесь. Только теперь она не чувствовала себя такой одинокой и покинутой, как прежде: теперь у нее был друг, человек, готовый для нее на все. Еще не зная, что может произойти, она верила в чудо и облегченно вздохнула, почувствовав, что ее положение не такое уж безвыходное. Вместе со смутными надеждами Аустра приобрела уверенность, смелость, и действительность ей больше не казалась такой невыносимой. Лаурис Тимрот хотел освободить ее, увезти домой (каким путем — неважно, главное, что он хотел это сделать), Алексис противился этому и устраивал всяческие препятствия. Все это доказывало, что первый из них — друг, второй враг, потому что стремления первого совпадали с желаниями Аустры, тогда как второму они были совершенно чужды. Эгоизм Алексиса и его жестокость оттолкнули ее, пробудили в ней упрямство; преданная дружба Лауриса и его готовность помочь заслуживали признательности, которая могла перерасти и в какое-то другое, более глубокое чувство. Вся сила чувств, которую Алексис своим отношением оттолкнул от себя, устремилась теперь на Лауриса. Аустра была слишком измученна и растерянна, чтобы анализировать происходящее и ясно оценивать события. Факты утверждали очевидное: Лаурис — друг, Алексис — враг, и этого было достаточно.

«Он хороший, достойный любви человек…» — думала Аустра о Лаурисе. Теперь она постоянно сравнивала обоих как в мелочах, так и в главном, и всегда Лаурис при этих сравнениях выигрывал: ей казалось, что он искреннее, глубже и тоньше, чем Алексис. Он не так эгоистичен, не навязывает другим своих убеждений и действует лаской там, где Алексис применяет грубую силу.

Это сознание крепло в ней одновременно со все растущим смятением чувств. Желание уйти отсюда превратилось в доверие к человеку, от которого зависело осуществление этого желания, и чем страстнее стремилась она вырваться из ненавистного окружения, тем горячее становилась привязанность к своему освободителю.