Зеленый фронт

До Динкевича, наконец-то, дошло, что случилось. Правая рука машинально коснулась оружия, словно убеждаясь, что оно не пропало вместе со всеми людьми. Он посмотрел сначала на Горелого, потом перевел взгляд на второго сечевика.

— Где все? — его глаза налились кровью. — Какого лешего они могли пропасть? — его глаза обшаривали поляну, на которой они стояли. — Почти полсотни человек… Искать! — вдруг заорал он на них. — Искать, сукины дети! — он взвел затвор ППШ (любил он советский автомат за надежность и большой боекомплект) и потом схватил за шиворот одну из женщин.. — А ты, тварь, давай за мной. Шевели, шевели ногами! — женщина на подгибающихся ногах пошла за ним. — Сейчас вы у меня увидите, твари! Слышите меня?! — закричал он потрясая автоматом. — Где вы там?! — автоматная очередь вспорола землю рядом с ногой женщины, заставив вскрикнуть от испуга. — Вот видите? Ха-ха, Черный человек! А так?! — бросив женщину на землю, он начал стрелять ей прямо под ноги. — Да, я Черный человек! Я Черный человек!

Двое остальных стояли спиной к спине и смотрели по сторонам. После того, как этот странный дождь закончился они и словом не перемолвились. Лишь дикие, широко раскрытые от страха глаза шарили по лесу.

— Идите ко мне! — орал окончательно «слетевший с катушек» Голова уже на весь лес. — Где вы там прячетесь? Да я вас все…, — когда он в очередной раз размахнулся для удара, его нога за что-то зацепилась и он с высоты своего роста свалился в грязь. — Тьфу! — сплюнул попавшую в рот грязь. — Что это еще за дерьмо? — нога зацепилась за какой-то корень, петлей торчавший из земли. — А ты…, — девушка с торжествующим видом смотрела за его спину. — Ах, падла…, — он рывком попытался перевернуться на живот, но его руки все время скользили. — Стоять! Стоять! Да… О! Нет!».

Дико заорав, Динкевич вновь проснулся на той самой поляне. Его сердце продолжало бешено биться, с каждым новым ударом грозя вырваться из грудной клетки и залить кровью все вокруг.

— Свят! Свят! Что это было?! — бормотал он, пытаясь порвать тугой ворот кителя. — Что это такое? — ткань, наконец-то, с треском разорвалась, открывая доступ свежему воздуху. — Хорошо…, — прошептал он, на секунду, забыв про все, кроме этого удивительного ощущения.

Сечевик даже закрыл глаза, впитывая в себя каждое мгновение этого незабываемого ощущения.

— Гляди-ка, очнулся, — вдруг, кто-то самым незатейливым образом пнул его в спину. — Ну, паря…., — на Динкевича, перевернувшегося на спину, с добродушной улыбкой смотрел древний старичок. — Готов?

Все остатки еще сохранившейся бравады с палицая слетели моментально. Не осталось ничего! Ни гордого вида борца с проклятым большевизмом, ни несгибаемого защитника угнетенного украинского народа, ни грозного Голову, ни осталось ничего! Казалось, бы вот он тот прекрасный момент, когда можно плюнуть в лицу ненавистному врагу, когда можно клясть его, когда можно в последний раз проявить свою силу.

— Ну, ничего, — спокойно проговорил дед, взглянув куда-то вверх. — Отец все знает, все видит… А ты помолись, паря…, помолись. От доброй молитвы-то ничаго плохого-то не случиться. И за себя помолись, и за своих вон тоже попроси. Полегче будет!

Динкевич дернулся изо всех сил, почувствовав как его кто-то схватил за связанные руки.

— Пошли прочь, прочь от меня! — зашипел он, когда его начали волочь. — Оставьте меня!

— Давайте, хлопцы, и тех тоже туда, — он увидел как к нему начали подтаскивать и остальных. — Вот, сейчас и начнем…

Из-за деревьев, которые едва выступали из темноты, начали появляться фигуры людей. Один, два, три, десять…, и еще, и еще. Через несколько минут на поляне стояло сплошное людское кольцо. Молча стояли мужики в овчинных тужурках, с мрачным видом рассматривавших связанных полицаев; десантники в маскхалатах, с любопытством следившие за каждым движением копошащегося у дуба деда; несколько деревенского вида баб, в сторону виновато отводившие глаза; с десяток ребятишек, выставивших вперед палки-ружья… Чуть впереди всех стояла та самая девушка, которую с таким остервенением хлестал по щекам Динкевич. Сейчас в ее глаза читалось настолько ничем не скрываемое торжество, что сечевику становилось жутко.

— … Гм, — одобрительно прогудел старик, посмотрев за спины валявшихся предателей. — Братья и сестры, — стоявший впереди десантников среднего роста коренастый командир чуть дернулся, что не осталось незамеченным со стороны. — Да, все мы с единого корня… И эти тоже! — изогнутый конец посоха ткнулся в сторону лежавших. — Все мы плоть от плоти нашего Отца, — многие из толпы синхронно вцепились в висевшие у них на поясах темные деревянные статуэтки и с благоговением посмотрели на возвышавшийся над ними дуб исполин. — Здоровые или убогие, рыжие или беляки, бабы или мужики, хорошие или плохие — все мы его дети. Каждого из нас он знает и привечает! Каждый, кто попросит у него помощи, получает…, — голос старика волнами то нарастал, то спадал. — Матрена, когда ты занедюжила, кто тебе помог?

Высокая девка чуть не бухнулась на колени, так сильно закивав головой.