Зеленый Дом

– Очень мало, почти ничего, – сказала женщина. – И очень редко. Он делал нам подарочки, вот и все.

А Лалита была уже слишком большая, чтобы холить в школу, и он сказал, что, если мы хотим, он даст ей место в своей конторе, и жалованье будет большим подспорьем для нас обеих, Лалите, конечно, нравится на мысль? Она подумала о будущем дочери, об их нуждах, о том, как им трудно сводить концы с концами. Словом, Лалита стала работать с японцем.

– Жить с ним, сеньора, – сказал доктор Портильо. – Не стыдитесь, адвокат для своих клиентов все равно что духовник.

– Клянусь вам, что Лалита всегда спала дома, – сказала женщина. – Спросите у соседок, если вы мне не верите, доктор.

– А какую работу он дал вашей дочери, сеньора? – сказал доктор Портильо.

Это была работа, с которой справится каждый дурак, и, если бы она продолжалась еще годика два, он разбогател бы, старик, и уж никогда не мыкал бы горя. Но их кто-то выдал, и Реатеги вышел сухим из воды, а ему пришлось расплачиваться за все, бежать, и тут началась самая скверная полоса в его жизни. Работа была плевая, старик: получать каучук, обсыпать его тальком, чтобы отбить запах, запаковывать, как табак, и отправлять.

– Ты был в то время влюблен в Лалиту? – сказал Акилино.

– Когда я подцепил ее, она была еще целенькая, – сказал Фусия, – и в ту пору она ровнехонько ничего не понимала в жизни. Когда она начинала плакать, я если был не в духе, давал ей оплеуху, а если в хорошем настроении – покупал конфеты. Это было все равно, что иметь сразу и женщину, и ребенка, Акилино.

– А почему ты и в этой истории винишь Лалиту? – сказал Акилино. – Я уверен, что не она вас вы дала. Скорее уж мать.

Но она узнала об этом только из газет, доктор, она клянется в этом всем святым. Хоть она и бедная женщина, но в честности никому не уступит, и на складе она была один только раз и спросила – что здеся такое, сеньор, а японец – табак, и она по простоте душевной поверила.

– Какой там табак, сеньора, – сказал доктор Портильо. – Может быть, ящики и были из-под табака, но вы же знаете, что там был каучук.

– Сводня так ничего и не узнала, – сказал Фусия. – Продал нас кто-то из этих падл, которые помогали мне посыпать тальком и запаковывать каучук, В газетах писали, что она тоже моя жертва, потом что я похитил у нее дочь.

– Жаль, что ты не сохранил эти газеты, да и те, в которых писали про Кампо Гранде, – сказал Акилино. – Приятно было бы почитать их теперь и подивиться, как ты прославился, Фусия.

– Ты научился читать, старик? – сказал Фусия. – Ведь когда мы работали с тобой, ты не умел.

– Ты мне прочел бы, – сказал Акилино. – Но как же получилось, что сеньор Реатеги остался в стороне? Почему тебе пришлось бежать, а его и пальцем не тронули?

– Такова жизнь, не ищи справедливости, – сказал Фусия. – Он вкладывал в дело капитал, а я свою шкуру. Каучук считался моим, хотя мне доставались только крохи. И все-таки я разбогател бы, Акилино, дельце было выгодное.

Лалита ей ничего не рассказывала, она засыпала ее вопросами, а девочка: не знаю, не знаю, и это была чистая правда, доктор Портильо, зачем ей было хитрить? Японец был вечно в разъездах, но мало ли кто ездит по своим делам, и потом, откуда ей было знать, Что каучук – это контрабанда, а табак – нет.

– Табак – обыкновенный товар, сеньора, – сказал доктор Портильо. – А каучук – стратегический материал. Мы должны продавать его только нашим союзникам, которые воюют с немцами. Разве вы не таете, что Перу тоже участвует в войне?

– Тогда ты должен был бы продавать каучук гринго, Фусия, – сказал Акилино. – У тебя не было бы неприятностей, и тебе платили бы в долларах.

– Наши союзники покупают у нас каучук по цене, установленной на время войны, – сказал доктор Портильо. – А японец тайком продавал его на сторону, и ему платили вчетверо больше. Вы и этого не знали?

– В первый раз слышу, доктор. Я бедная женщина, политика меня не интересует, но я никогда не допустила бы, чтобы моя дочь связалась с контрабандистом. А это верно, доктор, что он был еще и шпион?

– Раз Лалита была еще совсем девочкой, ей, наверное, было жаль покинуть мать, – сказал Акилино. – Как ты ее уговорил, Фусия?

Может, Лалита и любила мать, но он ее кормил и одевал, а в Белене, старик, она в конце концов стала бы прачкой, шлюхой или прислугой, но Акилино: брось, Фусия, должно быть, он был влюблен в нее, иначе он ее не увез бы. Ему было куда легче скрыться одному, чем тащить с собой женщину, если бы он не любил ее, он ее не похитил бы.

– В сельве Лалите цены не было, – сказал Фусия. – Разве я не говорил тебе, что она была тогда очень хорошенькая? У всех слюнки текли.

– Цены не было, – сказал Акилино. – Как будто ты задумал торговать ею.

Так оно и было, и я сделал на этом неплохое дельце, – сказал Фусия. – Эта шлюха тебе не рассказывала? Пес Реатеги наверняка мне этого никогда простит. Тут я ему отомстил.

– И однажды она не пришла ночевать, и на дующий день тоже, а потом пришло письмо от нее, сказала женщина. – Она писала, что уезжает за границу с японцем и что они поженятся. Я принесла m казать вам это письмо, доктор.