— Вот что я хочу сказать, — продолжил он. — Мне кажется, он наполовину слеп. Это значит, что половина из того, на что он смотрит, покрыта тьмой, а вторая половина противоестественно ярка. И что хуже всего, он не только слеп, но и упрям. Я не сумел встретиться с ним — он не захотел этого, но я имею некоторый опыт общения с ним как с врачом. Ум его парализован, интеллект наполовину мертв. Когда-нибудь я вам все расскажу, — с легким волнением добавил он. — Надеюсь, вы останетесь в Англии еще на несколько месяцев. Если я за это время ненадолго отлучусь из города, вы разрешите прислать вам письмо?
— Буду очень рад, — уверил я его.
— Вы очень любезны. Доктор Харли меня крайне разочаровал.
— Он склоняется к материалистической школе, — заметил я.
— Сугубо материалистической, — поправил он. — Вы представить себе не можете, как тревожат эти вопросы людей, которые в них разбираются. Прошу вас, не говорите никому, особенно нашим общим знакомым, что на меня напала хандра. Никто, даже леди Мэри, не знает, что я обращался к доктору Харли или к какому-либо другому врачу. Поэтому, прошу вас, не говорите об этом никому; а если приступ повторится, то, умоляю, разрешите написать вам или, если я буду в городе, навестить.
У меня в голове роились догадки. Я поймал себя на том, что не свожу с него пристального взгляда, ибо он на мгновение опустил глаза и сказал:
— Вы, видимо, полагаете, что лучше было бы мне рассказать все прямо сейчас, а может быть, вы уже строите предположения. Не стоит; даже потратив на размышления всю жизнь, вы не догадаетесь, что со мной происходит.
Он с улыбкой покачал головой. Вдруг на его лицо, словно черная туча на зимнее солнышко, опустилась мрачная тень; он резко вдохнул сквозь зубы, как человек, испытавший внезапную боль.
— Жаль, конечно, что вам приходится обращаться за помощью к врачам. Но если я вам понадоблюсь, дайте знать в любое время, и, думаю, не стоит уточнять, что разговор наш останется строго между нами.
Мы поговорили еще немного, сменив тему, и вскоре я любезно откланялся.
Глава 5. Доктора Гесселиуса вызывают в Ричмонд
Расстались мы дружески, но на душе ни у него, ни у меня не было радости.
Могущественное зеркало души — человеческое лицо — может принимать самые разнообразные выражения. Хотя я многое повидал в жизни и обладаю профессиональной выдержкой медика, мимолетная тень, мелькнувшая на лице мистера Дженнингса глубоко встревожила меня. Взгляд его, исполненный угрюмой силы, преследовал меня так неотвязно, что я был вынужден переменить планы на вечер и, чтобы как-то развеяться, отправился в оперу.
Дня два или три я ничего не слышал о Дженнингсе, а после получил от него записку. Тон письма был исполнен надежды. Священник писал, что в последнее время ему стало значительно лучше; собственно говоря, он совсем поправился и хочет провести небольшой эксперимент — отправиться на месяц-другой в свой приход и посмотреть, не принесет ли ему ухудшения попытка немного поработать. Дженнингс как религиозный человек горячо благодарил Бога за исцеление, так как почти надеялся, что выздоровел окончательно.
День или два спустя я встретился с леди Мэри. Она повторила мне то, что я узнал из письма, и добавила, что священник действительно отбыл в Уорикшир и приступил к выполнению се пастырских обязанностей в Кенлисе.
— Я начинаю думать, что он в самом деле окончательно поправился; впрочем, мне кажется, он никогда и не был по-настоящему, просто нервы расшатались да воображение разыгралось. У всех у нас нервы пошаливают, и, думаю, нет ничего лучшего для их успокоения, чем нетяжелая работа. Видимо, он решил испробовать это средство. Не удивлюсь, если он не появится здесь еще год, — закончила она.
Невзирая на ее уверенность, всего лишь два дня спустя я получил от мистера Дженнингса письмо, отправленное из дома Пикадилли: