Заживо в темноте

– Андреа! Ты хоть понимаешь, что могло выйти? – Жаль, что Гарри Барри здесь нет: с каким удовольствием она воткнула бы ему вилку в глаз! – Я занимаюсь своим делом не для того, чтобы прославиться. Плевать мне и на эту дурацкую книгу, и на то, кто как на меня смотрит!

– И напрасно. Это очень важно – как ты выглядишь в глазах людей.

– Никогда. Так. Больше. Не делай! Ясно? Не смей разговаривать обо мне с журналистами у меня за спиной! Особенно сейчас, когда мы живем вместе…

– Ну, об этом можешь больше не беспокоиться.

– Вот и хорошо. – Зои все еще злилась – на Гарри. Ей ли не знать, что этот сладкоречивый сукин сын умеет быть чертовски убедительным? Ничего удивительного, что ему удалось запудрить мозги Андреа.

Примерно минуту они ели в молчании, а потом Андреа сказала:

– Я собираюсь съездить к маме.

Во второй раз за сегодняшнее утро Зои едва не подавилась.

– Что?!

– В последние дни она мне покоя не дает. Тревожится за нас обеих. И хочет хоть одну из нас увидеть лицом к лицу.

– Поговори с ней по видеочату.

– Не смешно, Зои.

– Ну ладно, поезжай. Мне-то что? Это тебя она за три секунды с ума сведет… И когда улетаешь?

– Завтра. Уже купила билет.

– А когда вернешься? Могу забрать тебя из аэропорта, если только прилетишь не среди ночи.

– Я… не знаю.

Зои вдруг почувствовала, что что-то не так. Андреа не ела, сидела, опустив глаза в тарелку, и вид у нее был виноватый.

– Дело не в маме?

– Ну почему, в маме тоже…

– Ты не хочешь больше здесь жить.

– Сама пока не знаю. – Андреа подняла голову; в глазах у нее стояли слезы. – Но мне нужно уехать. Хотя бы на время. Подальше от этого города, от воспоминаний, от…

– От меня?

Андреа потянулась за стаканом. На вопрос она не ответила.

– Я не хочу, чтобы ты уезжала, – сказала Зои. Ей вдруг показалось, что она тонет.

– Зои, послушай, может быть, это только на несколько дней, чтобы развеяться! Ничего особенного…

– Развеяться?! С мамой?!

– С собой!.. Дело не только в Гловере. Просто мне нужно изменить свою жизнь. Я приехала сюда, плохо понимая, как буду жить и чем заниматься, – и мне здесь не очень-то весело.

Зои положила вилку и закусила губу.

– Я люблю тебя, Зои! – сказала Андреа. – Но сейчас мне нужно побыть одной. Без тебя. Хорошо?

– Хорошо.

– Не сердишься?

– Что ты, Рей-Рей! Как я могу на тебя сердиться! – Она сунула в рот еще кусочек оладьи и начала жевать, не чувствуя вкуса. – Ешь лучше, остынут.

Глава 91

Подходя к палате интенсивной терапии, Тейтум чувствовал, как сердце его сжимается от беспокойства. Вчера, когда он навещал Марвина, старик был под успокоительными: смазанная речь и бледная, почти прозрачная кожа. Подробностей Тейтум не уловил, но слышал, что в рану попала инфекция, и, пожалуй, в первый раз за долгое время задумался о том, что его дед и вправду уже очень стар.

Он собирался с духом, готовясь к еще одному невеселому посещению, как вдруг из палаты донесся взрыв женского смеха. Следом раздался игривый визг, и из палаты вышла средних лет медсестра, качая головой, с широкой улыбкой на лице.

Увидев Тейтума, она остановилась.

– Вы сын Марвина Грея, правильно? – спросила она. – Ну просто вылитый он!

– На самом деле внук, – ответил Тейтум, не слишком польщенный таким замечанием.

Она покатилась со смеху.

– Ах вот оно что!.. Так я и подумала.

Грей вздохнул.

– Ему лучше?

– Я бы сказала, намного лучше! Ваш папаша еще нас всех переживет! Думаю, завтра его выпишут.

– Э-э… уверены, что не нужно оставить его в больнице на день-другой, на всякий случай?

– Знаете, молодой человек, – ответила медсестра, – мы вряд ли смогли бы его здесь удержать! – Она подмигнула ему и удалилась.

Тейтум вошел в палату. Марвин хмуро разглядывал какой-то листок бумаги. Нос у него был еще красный и распухший, но, пожалуй, выглядел он получше, чем вчера.

– Что это у тебя? – спросил Тейтум, присаживаясь на стул у постели.

– Скажи-ка мне, внучек, это семерка или единица? – поинтересовался Марвин, показывая ему листок.

– По-моему, семерка… это что, телефон медсестры?

– Не твое дело. – Марвин положил листок на тумбочку и взялся за телефон. – Кстати, будут спрашивать – всем говори, что ты мой сын. Понял? Это очень важно!

– Хорошо, буду иметь в виду. Говорят, тебя завтра выписывают?

– Давно пора, Тейтум, давно пора! Что за удовольствие торчать в этой дыре? Пить нельзя, курить нельзя…

– Ты же семь лет назад бросил.

– Да, представь, и не хотелось! Не вспоминал даже, пока мне не сказали, что здесь курить не положено. Теперь только и думаю: как я жил-то без сигарет? – Марвин постучал по экрану телефона. – Вот, читаю статью об этом твоем парне.

– Каком парне?

– О Прескотте. – И дед показал Тейтуму открытый сайт – разумеется, «Чикаго дейли газетт»!

Грей закатил глаза. Гарри Барри, как видно, собирался выдоить эту историю досуха.

– Не верь всему, что пишут в газетах.

– Парень-то оказался хитрой сволочью! Неужто вправду был патологоанатомом в полиции? И ты с ним вместе работал?

– Ну да. С виду ни за что не догадался бы.