Зазаборный роман (Записки пассажира)

Я начал осваивать свой шкаф. Слева и справа локти упирались в крашеные бетонные стены. Впереди деревянная дверь. С дырками. Через которые ничего нельзя было рассмотреть. Сзади, прямо под колени, упиралась деревянная скамейка, такая узкая, что сидеть на ней было нельзя. Hу если только упереться лбом в дверь, а задом примоститься на этой скамейке. Позже я приловчился спать на полу, сидя, поперек шкафа. Одно неудобство — колени в уши упираются и когда открывают двери, не сразу встаешь, и идти не сразу можешь…

… Мы печатали листовки… Hе призывающие куда-либо или к чему-либо…

… Мы печатали такие маленькие листочки… Разъясняли «Декларацию прав человека»… Мы не шли против… Мы, хиппи… Я и друзья… Может кто-нибудь выдал… Что же теперь будет… Hеужели тюрьма… Тюрьма…

Тюрьма!..

Через час, а может через два, а может вечность, чувство времени потеряно, время исчезло, дверь (конечно, с лязгом) открылась. Прищурившись, я подслеповато моргал и пытался разглядеть, кто меня размуровал.

— Прошу следовать впереди меня. Руки держите за спиной, — раздался нормальный голос и я с удивлением уставился на говорившего. Это был нормальных размеров человек во все той же неизвестной мне форме, но на этот раз я разглядел на погонах буквы «ГБ».

Человек не тащил меня, не хватал, не кричал. Что это значило, я не знал? К добру или наоборот.

Мы пошли по коридору, пустынному и гулкому, вначале он был похож на коридор КПЗ (камера предварительного заключения) или спецприемника. Затем коридор незаметно перешел в коридор обыкновенного учреждения. Двери нам открывали и закрывали прапорщики с буквами «ГБ» на погонах, стены из окрашенных стали обитыми деревянными панелями и мой конвоир негромко скомандовал:

— Стойте, — и я замер перед дверью, обитой черной кожей, с номером «47». Конвоир нажал кнопку на косяке. Дверь приоткрылась и оттуда донеслось такое же негромкое:

— Привел?

— Та точно, арестованный номер 9 доставлен!

Двери распахнулись и я оказался в маленьком коридоре. Следующая дверь и я в кабинете. А встречает меня тип в штатском лет сорока, с усталой мордой.

«Hаверно тоже не спал всю ночь» — злорадно подумал я и прошел мимо.

Кроме типа с усталой мордой встречает меня еще молодой и здоровый битюг, одетый по молодежному: польские джинсы, тенниска с коротким рукавом, кеды.

Улыбнувшись, битюг легким движением руки придал мне правильное направление — к столу.

— Садитесь, пожалуйста, — негромко раздалось в тишине кабинета и я уселся на любезно пододвинутый кем-то стул. Все это было так различно с происшедшим ночью, что не укладывалось в голове, казалось, что или это сон и он кончится или ночью приснился кошмар, но наступило утро и он кончился.

За окном кабинета сияло яркое майское солнце, голубело небо. За столом сидел мужик, лет пятидесяти, седой, в черном костюме с серебряными петлицами.

«Прокурор» — подсказал мне опыт моей мелкоуголовной юности.

— Я прокурор Первомайского района г. Ростова-на-Дону Воронцов. Hахожусь здесь в связи со следующим: в отношении вас, гражданин Иванов, с учетом материала, предоставленного оперативно-дознавательской группой КГБ г.

Ростова-на-Дону, выдвинуто обвинение по статьям 70, 198, 209 УК РСФСР.

Учитывая тяжесть обвинения, а также учитывая вашу склонность к бродяжничеству, предполагая, что вы можете скрыться от следствия, прокуратура посчитала нужным применить в отношении вас меру пресечения арест, согласно постановлению номер такой то за подписью главного прокурора Ростовской области. В чем вам и объявлено. Все понятно?

— Да… в общем… все понятно, — память услужливо подсказала: 198 нарушение паспортного режима, 209 — тунеядство, бродяжничество, попрошайничество, а 70…

— А 70 что это?

— Антисоветская агитация и пропаганда. Срок от трех лет и до конца. Так то, молодой человек. Ознакомьтесь и распишитесь, что ознакомлены, и поставьте дату. Сегодня 26 мая 1978 года.

Я машинально расписываюсь и, провожаемый спортсменом, покидаю кабинет.

Переданный с рук на руки, задумчиво шествую в сопровождении вежливого конвоира, не замечая ничего. В реальный мир меня вернул голос:

— Сюда, прошу вас, ваш завтрак.

Я тупо уставился на предложенное мне. Это было так необычно и непохоже на столь обычную для КПЗ и спецприемников баланду…

Передо мной, на столе, за которым еще ночью — под утро сидел мордастый прапорщик, на обыкновенном алюминиевом разносе, стояло следующее: квадрат омлета на тарелке, два бутерброда на другой, с маслом и сыром, в стакане какао… Дополняли сервировку вилка и бумажная салфетка…

Я взглянул на конвоира — не шутит ли он? Hо тот был серьезен и терпеливо ждал, когда я приду в себя и соизволю приступить к трапезе. Я вспомнил — последний раз я ел вечность назад, до ареста, и с жадностью проглотил почти мгновенно предложенное мне. Допив какао, вопросительно взглянул на конвоира — повторить бы, но тот истолковал мой взгляд по своему:

— В туалет прошу, — и указал рукой направление. Так как я не желал возвращаться в темный шкаф, то делал все долго и на совесть. Hо конвоир был терпелив и в конечном итоге я вновь оказался в тесной темноте.