Ветер на разные голоса гудел и выл в скалах, торчавших над перевалом. Снежный прилив захлёстывал всё выше. По пояс, по грудь. Скоморошня стала островом, уходящим в розовую пучину. Кербога шёл, положив руку на крепкий рог пристяжного. Немного позже за другой рог взялся Светел, и несущаяся мгла сомкнулась над головой.
Подъём длился. Светящаяся куржа обтекала нахлобученный куколь, сливаясь перед лицом. Летучие иглы язвили в спину, в левую руку. Ветер уже не пособлял идти – порывался свалить.
Будь Светел один, он сейчас искал бы место в заветери, копал логово.
Пристяжной замычал и толкнул хозяина мордой, понуждая свернуть.
– Ты что, малыш? – встревожился Кербога.
Скоморошню за их спинами ощутимо качнуло, внутри завизжала Лаука.
– Дядя Кербога! – крикнул Светел. – У нас оботуров пускают притона искать!
Скоморох обратил к нему раструб куколя. Глазных прорезей хари было не разобрать, какое там глаз, но в движениях сквозила растерянность. Кербога странствовал много лет, держась давно измеренных путей. Знал каждую оттепельную поляну, каждую проезжую речку. А тут – чужая земля, пришлому не помощница. И рядом – самонадеянный молодой спутник, в охотку подбивающий на сумасбродства. Без него Кербога и «Мятежного царевича» в Изворе не показал бы, и раба гнева не обличил бы, и на Голомяный в лоб не полез бы, и…
Он кивнул.
Стоило хозяйским рукам перебраться с рогов на упряжь – косматые тягачи, взревев, дружно устремились налево.
– Куда!.. – испугался Кербога. Ему уже виделся зияющий под ногами обрыв, куда вот сейчас, увлекая громоздкую скоморошню, стремглав свергнутся оботуры.
Светел верней оценивал расстояние, но, когда собственных лапок толком не видишь, становится муторно.
Туманная щелья, где в белом молоке витала голодная нечисть, но хуже оказалось то, что пряталось за туманом…
Кербога и Светел тянули оглобли коренника, что было сил помогая быку. Скоморошня, подставившая ветру бок, то и дело отрывала полоз от снега. Качалась, со стоном и скрипом бухалась обратно.
За общими усилиями подъём незаметно выровнялся, а сани прекратило водить и кренить. У Светела даже мелькнула опасливая надежда: перевал?.. Нет. Под лапками полно рыхлого снега, который не улежал бы наверху. Значит, быки просто обошли плечо склона. Здесь, ближе к Нёгле, ждать было самого свирепства, откуда затишье?
Над головой завывали незримые стаи.
Оботуры тяжело отдувались, но неуклонно тащили сани вперёд.
Наконец что-то нарушило ток снежной реки. На уровне глаз куржа пошла клубами, по временам открывая впереди угловатые, безобразные громады, поди знай, камень или обвалившийся лёд. По мнению Светела, здесь уже можно было и встать, но царски-сивые от снега быки знали лучше. И продолжали тянуть.
В некоторый миг Светел чуть не споткнулся. Носок снегоступа попал на препятствие, невысокое, но длинное, точно лежачая плаха. Светел и шагнул, как через попавшийся лежень, но тот обернулся подобием ступени. Оботуры со скрежетом полозьев вволокли на неё сани.
Через три шага препятствие повторилось. Потом через два. Через один.
«Да это ж лестница!..»
Торжественная, широкая, плавная. Здесь на красное крыльцо поднимались важные гости, а по сторонам воздевали трубы нарядные трубачеи… бдели строгие рынды в белых кафтанах, с начищенными бердышами…
Ещё несколько шагов в розовой мгле, и Светел взбежит на ступени фойрегского дворца, и мама оставит рукоделье, чтобы обнять его, а из великого зала выйдет отец…
Деревянная обвершка крыльца давно исчезла, но каменные столбы ещё высились, и эти столбы были Светелу незнакомы. Мечта рассеялась, вместо золотого шитья перед глазами опять был косматый бок оботура, тащившего скоморошню во внутреннюю хоромину крепости.
Лестница кончилась. И снег кончился. Под полозья лёг заледеневший каменный пол, и на нём не скользили только могучие раздвоенные копыта. Сани мотало от стены к стене, шипы лапок то цокали, то скрежетали. Сюда почти не задувал ветер. Светел уже начал раздумывать, как спасать скоморошню, если застрянет, но проход распахнулся. По-прежнему не ведая сомнений, оботуры выволокли сани в обширную полутёмную палату и остановились посередине.
Воздух внутри был тих и почти неподвижен. Глаза быстро привыкали к сумраку. Вот стали различимы струйки густого пара из бычьих ноздрей. Светел огляделся.
Сани стояли в большом зале Голомяной Вежи.
Царская загадка
– Здесь живут очень прихотливые ветры, – рассказывал Кербога вполголоса. Громко говорить было страшновато. Над высоким прогоном, на кружевном переплетении стропил, висели пудовые капельники. – Говорят, мёртвый Глызин временами заносит, что и крыш не видать, а потом вычищает аж до чёрной земли. Я думал, это досужие басни, но, кажется, ошибался…