Завтрашний царь. Том 2

– Овчину не тревожьте, – предупредил Темрюй. – Приду завтра.

Одрина заскрипела, застонала, тронулась прочь.

«Вот морока ещё…»

Хшхерше побежал вперёд – открывать дверь собачника, перетаскивать сухой мох. Встречь ударил лай на два голоса, злой, отчаянно-протяжный, с подвывом.

– Здоровы, – прислушался Светел. – Ох, голодные…

– Наши вымески, – непонятно объяснил Хшхерше. – От кобелей Пёсьего Деда. Их бы соседи тоже свели, да разве подпустят?

Кувыки с беспомощной ношей втянулись в дверь, пропали в потёмках.

Светел вытащил сребреник, дал коротышке:

– Рыбы купишь… или чем у вас собак кормят. Да себя с друзьями не обдели.

Чужой дом, чужой двор! Не счесть хлопот, покуда сроднишься.

«И город неведомый. Одна надея, с кувыками обойду…»

Уже в густых сумерках привезли скоморошню. Разобранную, переваленную на несколько телег. Отдельно решётки и расписные войлоки болочка, отдельно пожитки, отдельно доски подвыси, задники, натяжной кров балагана… Уютный, надёжный, насиженный передвижной дом, почти двадцать лет круживший по Шегардайской губе, предстал разорённым. Глядя на освежёванные останки, Светел затосковал. С определённостью понял: это впрямь не побывка в очередной вольке. Что-то кончилось. Каково повезёт новое начало полагать…

Дедушка Гудим шёл потерянный. Лаука куталась в длинный платок, отворачивала лицо. Кербога вслух прикидывал, где будут стоять позоряне. В дом не торопился.

«А оботуры? Даже мне родными стали… а им? Пока в леваде гуляют, а дальше что?»

С подводами явилось несколько водоносов, охочих дать помощь. Заглянули соседские сыновья, но рук всё равно не хватало. Светел пошёл в собачник, где сидели кувыки.

Псы вновь облаяли его, но без былой ярости. «Пригодятся, сердитые. Чтобы добрый люд, посмотрев да послушав, какой-нибудь мелочи на память не прихватил…»

Кощей лежал точно так, как его положили. На куче мха, прикрытый рваным тряпьём. Кувыки тихо переговаривались, сидя под стеной. Жевали вяленую щучину из мешка, принесённого Хшхерше для собак.

Светел кивнул на раба, чувствуя, как натягивается на спине шрам:

– Жив ещё, что ли?

– Ждём вот. До завтра додышит, глядишь, вжиль поворотит, – отозвался коротышка.

– Вставай, кто силён, – сказал Светел. – Там стариков двое и девка слеги таскают.

Вновь выйдя во двор, у раскрытых ворот он увидел Нерыжень. За витяжницей пряталась худенькая чернавка. Та, что давеча мелькнула в потёмках, или другая? Нет разницы.

– Сестра, – обрадовался Светел. – Я тебя во дворце видел!

– Так я при царевне, – обнимая его, похвасталась она.

– А сюда как?

Серые глаза лукаво блеснули.

– Да вот молва молвится, у тебя раб запорот лежит, хожалка нужна. Ты, сказывают, небрезгливицу чешуйками осыпать готов…

Светел ничего подобного не говорил, но такова Нерыжень. «Всё мне шпеньки из гуслей выкручивает…» Он кивнул на чернавку:

– Эта, что ли, хожалка?

– Ну не я же, братейка.

– А… царевна за отлучку не разбранит?

– Девка сия, Колпица, в дальних комнатах служит. – Нерыжень вытащила из-за себя замарашку, толкнула вперёд. Та пугливо заслонилась локтями. – Ныне в подвале пыль собирала, вчера помои выплёскивала.

– Ну…

– Праведная царевна сострадательна и кротка. Не хочет, чтоб милость царевича зря расточилась.

– А ты почто?

Нерыжень бросила в рот комочек соложёного теста.

– А я, по велению, провожаю. Не то потеряется, в обиду дастся дурёха.

Светел пожал плечами.

– Там он, в собачнике, – сказал чернавке. – Ступай, что ли.

Колпица подхватила пестрядинный подол, заторопилась бегом. Нерыжень поплыла следом, надменная, величавая, неподступная. Молодой водонос засмотрелся, чуть не выронил еловую плаху, повязанную кушачком.

Псы, привязанные у входа, заворчали и заскулили, потянулись обнюхать нежданную гостью. Колпица мимоходом потрепала мягкие уши, всматриваясь в сумрачную глубину. Там, где обычно устраивали гнездо-гайно для сук и щенков, виднелась груда тряпья, а рядом сидела темноволосая девочка. Гладила голову лежавшего, пыталась разбирать волосы, слипшиеся тяжёлой коростой.

Колпица подошла. Тихо спросила:

– Как он?

Тёмушка хотела ответить, но кощей, помилованный за два удара до обещанной смерти, вдруг дёрнулся… с хрипом выдохнул слово. Чернавка припала на колени, едва разобрав:

– И на плаху… смеясь… как на брачное… ложе… взойди…

Девки посмотрели одна на другую.

«Умирает…» – отразилось в мокрых глазах Тёмушки.

«Я те дам помереть, чего выдумал!» – полыхнула в ответ далёкая молния. Вслух Колпица попрекнула:

– Что не напоишь? С него крови вытекло, ему пить надо!

У головы раба стояла большая кружка, рядом во мху лежало утиное горлышко.

– Поили, – всхлипнула Тёмушка. – Не может… не пьёт…

Чернавка в ответ досадливо зашипела. Макнула в кружку перст, провела кощею по губам. И ещё раз, и ещё. Сперва ничего не происходило. Потом губы ожили, потянулись за каплями влаги. Свободной рукой Колпица достала из поясного кармашка скляночку. Зубами выдернула пробку, влила в кружку что-то белёсое и густое, как сливки. Размешала. Отняла палец, вложила вместо него утиное горлышко. Кощей начал глотать, сперва неуверенно, потом жадно.

Чернавка приказала Тёмушке: