Когда экспортной лицензии дожидается картина, только что проданная на аукционе, и продавец, и покупатель-иностранец трепещут. Первый стремится как можно быстрее получить деньги, а второй опасается не получить картину. Выдача лицензии обычно сопровождается громким вздохом облегчения, хотя иногда в художественных кругах воцаряется грусть по поводу утраты национального достояния. Я хорошо помню, как в 1995 году один американский коллекционер купил за восемь миллионов фунтов прекрасный рисунок Ван Гога, может быть лучший в своем роде в британских частных коллекциях. После долгих размышлений Лицензионный комитет с прискорбием выдал разрешение, поскольку цена оказалась слишком высокой и ни один британский публичный музей или институт искусств не смог найти такую сумму. В утешение можно добавить, что небольшое число известных произведений искусства, выставляемых на продажу иностранными владельцами, каждый год оседает в частных коллекциях богатых британцев, так что это не улица с односторонним движением.
Investment
Инвестиции
Когда на искусстве стали наживаться не только торговцы, наделенные эстетическим вкусом и красноречием, но и просто ловкие финансовые дельцы, для которых оно стало обыкновенным вложением капитала? Едва ли не первый пример покупки картин ради вложения денег – это синдикат британских аристократов, объединившихся, чтобы приобрести великолепную художественную коллекцию герцога Орлеанского, которую королевский дом был вынужден выставить на продажу во время Французской революции. Для представителей класса, провозглашавшего презрение к «торговле», британские аристократы могли проявлять удивительную предприимчивость: некоторые картины герцога Орлеанского были проданы на череде специальных лондонских выставок и принесли членам синдиката немалую прибыль. Другие они оставили себе, фактически бесплатно.
Во второй половине XIX века зарождающийся класс коммерсантов все более интересовался искусством как средством обогащения. Финансовый магнат господин Вальтер, герой романа Мопассана «Милый друг» (1881), тщеславно демонстрирует свою коллекцию картин и признается: «В других комнатах у меня тоже есть картины… только менее известных художников, не получивших еще всеобщего признания… В данный момент я покупаю молодых, совсем молодых, и пока что держу их в резерве, в задних комнатах, – жду, пока они прославятся. Теперь самое время покупать картины… Художники умирают с голода. Они сидят без гроша… без единого гроша»[60]. А Золя в 1886 году писал: «А цены все растут, и живопись становится нечистым занятием, золотыми приисками на холмах Монмартра, банкиры захватывают ее в свои руки, из-за картин сражаются дельцы с банковскими билетами в руках!»[61]
На первый взгляд произведение искусства – товар, в который опасно вкладывать деньги. Каждая картина, каждая скульптура уникальна, и эта пестрота ошеломляет организованные рынки и приводит в отчаяние финансовых аналитиков. Ценность предмета искусства определяет множество разнородных факторов: тенденции рынка, капризная эстетическая мода, место произведения в творческом наследии автора, его узнаваемость, провенанс, состояние. В стремлении создать хоть какое-то подобие порядка аналитики изобрели индексы продаж рынка искусства, показывающие, как за одно и то же десятилетие импрессионисты и современные художники поднялись в цене на
«Прекрасная римлянка» Модильяни, роскошная и доступная, стилистически типичная для его творчества обнаженная [см. иллюстрацию в главе II «Ню»], в наше время впервые была выставлена на аукционные торги в 1986 году и продана за четыре миллиона сто тысяч долларов. В ноябре 1999 года она вновь была выставлена на продажу, на сей раз «Сотби», и приобретена за семнадцать миллионов долларов. В 2010 году за нее выручили шестьдесят девять миллионов. Помню, как стоял перед нею, размышляя о приятном, в геометрической прогрессии возрастании ее цены. К 2021 году ее наверняка продадут за двести десять миллионов. За эту картину готовы были биться коллекционеры. Изображенная натурщица была очень и очень привлекательна. Обращала на себя внимание одна красноречивая деталь – порозовевшие ягодицы. «Знаете, отчего это? – предположил один восхищенный ценитель. – Раздражение от неумеренных занятий сексом».