Завсегдатай

Вытащили кусок фанеры с фотографиями, бросили к ногам остальных, тех, кто был снаружи, они начали срывать эти фотографии и, довольные, прятать за пояса халатов.

Возле дерева, недалеко, были сложены вывески, их не успели унести хозяева мастерских.

Человек официального вида с блокнотом и карандашом в руках считал их под фонарем.

Беков подъехал к нему, чуть приподнялся в седле, требуя разъяснений.

— Странные эти гаждиванцы, — стал говорить человек, не поднимая головы, а только глядя на тень лошади. — Носятся с вывесками в надежде, что кто-то отменит ликвидацию.

— А что происходит? — обозлился Эгамов оттого, что человек этот не обращает на Бекова должного внимания.

— Теперь уже никто не отменит нового решения комиссии. Гаждиван окончательно передан во власть Нурову… И знаете, мне уже новую должность подыскали в колхозе. Счетовода… А какой из меня счетовод, сами понимаете… Был и инспектором, и уполномоченным, и завутильбазой. Теперь, говорят, счетоводческое дело надо развивать…

Он нес какой-то бред, этот человек из поселкового Совета, и Эгамов сказал:

— Не обращайте на него внимания, командир Это мелкая сошка…

Лошадь Бекова заржала, поднялась на задние ноги и бросилась в переулок.

Эгамов бежал за Вековым, и это была такая радость — вновь видеть командира на лошади.

— Командир, — шептал Эгамов, — я хочу умереть с вами. Не оставляйте меня в одиночестве в Гаждиване, умоляю вас…

Рано утром командир направился к площади Обелиска, чтобы автобусом уехать в город. Не желая оставлять его одного, Эгамов украдкой пошел за Вековым и видел, как тот садится в автобус. Эгамов догнал автобус на попутной машине. Было такое ощущение, что автобус этот не доберется до Бухары, — он весь скрипел и дребезжал. Беков сидел впереди, опустив голову, не замечал своего адъютанта.

Весь путь к городу был знаком Эгамову, каждый холм. Басмачи карабкались по голым холмам, а воины Бекова стреляли им в спину, и они бездыханными трупами катились вниз.

Уверен Эгамов, покопай сейчас поглубже, глубже корней клевера, можно найти немало останков.

Всегда он спокойно относился к убитым, это были враги. Но сейчас сердце отчего-то заныло. Нет, не от жалости и сожаленья. От другого. Подумал, что он сам или кто-то из его близких у порога смерти, вот поэтому он так остро ощущает смерть других, убитых им…

Хватит!.. Сколько раз Эгамов повторял про себя это слово. Надо беречь командира, успокаивать, охранять его сон, кутать ноги, чтобы не простудился. Хочет Эгамов этого, хотя каждый раз восторгается, когда видит командира активным. Не может представить его дряхлым, брюзжащим стариком, сидящим целый день на скамейке, в сквере или в чайхане. Живущим только сегодняшним днем, равнодушным к жизни и смерти.

Нет, командир его не такой, и поэтому он достоин поклонения.

Было душно, и площадь и само здание вокзала так накалились, что в глазах у Эгамова рябило. Ноги почти не подчинялись ему, когда он вылез из машины и сел под навесом с намерением встретить здесь Бекова.

Кто-то из знакомых, не то гаждиванских, не то колхозных, долго удивлялся, увидев его. «Да ведь ты ужасно выглядишь, отец Кулихан, — говорил он, — худой, бледный, и спина согнулась, и щеки, а глаза какие-то блеклые, неживые, никогда я таким тебя не видел!»

Эгамов прогнал его, но потом повстречался еще кто-то и тоже выражал сочувствие. И еще сказал:

— Теперь будет хорошо нам с Нуровым.

— Постой, ты откуда? — спросил Эгамов.

Оказалось, что гаждиванец.

— Да, — сказал Эгамов, — вам действительно все равно.

Сказал спокойно, не ругаясь, вдруг почувствовал, понял, что и он устал, что надоело все это, главное — был бы жив командир, уйти бы с ним подальше от дележа, от комиссий, от колхоза и Гаждивана, от всех этих проблем, которым конца не видно, уйти в поле, к деревьям, к тишине и жить, просто дышать. И пусть теперь другие думают, другие строят, другие воюют, а они будут жить воспоминаниями, чистыми, прекрасными, романтическими. Ведь командир и он имеют на это право, ведь они столько сделали, и даже сделали больше, чем отпущено на одну человеческую жизнь. Больше, чем на одну человеческую жизнь, голодали и мерзли, были на войне, их расстреливали, убивали, покрыли их тела язвами и ранами, изрубили лица и руки…

— Ты что тут делаешь? — услышал он голос Бекова за спиной.

— Командир! — закричал Эгамов, делая удивленное лицо. — И вы приехали?.. А меня тоже что-то потянуло в город…

— Знаешь что?! — вдруг рассердился Беков. — Хватит! Надоела твоя опека!