— Да ничуть, — безмятежно ответил Маевский. — Все боялись в первый раз, словно целомудренная новобрачная известных событий, ха-ха! Я и сам зубами выстукивал испанский танец фанданго, чего нисколечко не стыжусь. Некоторые так боялись, что даже после нескольких путешествий так и не смогли служить далее. Дело вполне житейское, что уж там. Бывало, люди выпрыгивали в последний момент из готовой к отправке кареты, а Петр Генрихович, капитан фон Шварц, ломился изнутри в уже запертую дверь, но меж тем впоследствии стал исправнейшим офицером, вы с ним еще познакомитесь… — он убрал с лица веселость, посерьезнел: — В самом деле, Аркадий Петрович, в нас с вами возникла срочная надобность. Полковник Стахеев уже пребывает там, а он по своему положению крайне редко возглавляет непосредственно наши
Опомнившись, поручик двинулся вслед за размашисто шагавшим Маевским. Он негромко произнес, словно бы для самого себя:
— Я-то полагал, предварительно введут в курс дела, обстановку разъяснят…
— Обычно так оно и бывает, — сказал Маевский. — Но когда случается, выражаясь морским языком,
— То есть как это — историкам неизвестно совершенно?
— Да вот так, мой друг… Для начала крепенько запомните нехитрую истину: хваленая историческая наука — о чем она и не подозревает — еще имеет некоторое представление о событиях последней пары тысяч лет, но вот когда речь идет о
Поручик вновь невольно приостановился:
— Седой древности, вы говорите?
— Вот именно, — безмятежно сказал Маевский. — Сдается мне, тридцать тысяч лет до Рождества Христова — это достаточно седая древность, не так ли?..
…Поручик шагал по металлической лесенке позади штабс-капитана Маевского, невероятным усилием воли заставляя себя держаться безукоризненно прямо, не медлить, не выражать лицом охватившую его бурю эмоций. По правде говоря, у него не то чтобы коленки дрожали — до такого, слава богу, еще не дошло, — но мурашки по спине бегали, и зубы то и дело проявляли тенденцию (героически поручиком пресекаемую) постукивать, и сердце словно бы переставало временами биться, замирая в непонятном ужасе, а потом начинало колотиться вовсе уж лихорадочно. Вся сила воли, все мужество были вложены в безукоризненную походку…
Черный шар со срезанным основанием приближался.
— Ну что же, прошу… — Маевский приглашающе протянул руку.
Поручик стоял вплотную к откинутой выпуклой двери, он теперь мог рассмотреть внутренность шара, не представлявшую собой, если оценить, ничего особенно загадочного: прикрепленные к стенам железные креслица с подлокотниками, высокие металлические баллоны, металлом же отливающие ящички на полу, какие-то устройства справа, на площади не более квадратного аршина… Выглядело все это, если отрешиться от волнения, как-то даже и прозаично, словно кабина паровозного машиниста, где ему однажды довелось побывать.
— Итак? — прищурился Маевский.
Взяв себя в руки, поручик шагнул внутрь через порожек высотой в локоть, встал посередине и, стараясь не оглядываться, стараясь говорить самым естественным тоном, спросил:
— Где прикажете разместиться?
— Выбирайте любое кресло, — сказал Маевский, входя следом. — Тут у нас попросту, без чинов…
Не раздумывая, поручик уселся в ближайшее. Под потолком зажглась неяркая электрическая лампочка, прикрытая стеклянным полушарием. Маевский захлопнул дверь и повернул на несколько оборотов бронзовый штурвальчик размером с тарелку. Уселся напротив, непринужденно вытянул ноги, скрестил их, ободряюще улыбнулся:
— Ну вот, пустяки остались…