Читаем Завоевание Константинополя полностью

Так, говоря самым схематичным образом, выглядит на первый взгляд искренне-простодушная схема Жоффруа де Виллардуэна. Явно стараясь, с одной стороны, реабилитировать политику той части феодальной знати, у которой находились нити управления и манипулирования массой крестоносцев, а с другой — в значительной мере переложить ответственность за происшедшее с их предводителей на «оппозицию» и тем самым оправдать предпринятые по почину этих сеньоров политические, дипломатические и военные акции, в совокупности своей приведшие к разгрому Константинополя и к провалу крестового похода как «священной войны» против врагов христианства, Жоффруа де Виллардуэн, конструирующий эту схему, как бы говорит читателю: да, крестоносцы захватили христианский город, но попали они в него не по своей вине или злонамеренности, а в результате стечения многих, подчас неблагоприятных и всегда случайных, внезапных обстоятельств («измен» и пр.). С ними невозможно было не считаться, а они-то неоднократно и вынуждали «пилигримов» все больше и больше отдаляться от прямой цели крестового похода.

Среди субъективных факторов, постоянно обессиливавших крестоносное войско и поневоле заставлявших его вождей склоняться перед внешними обстоятельствами (давление Венеции и пр.), «маршал Романии и Шампани» особенно настойчиво оттеняет неверность многих сеньоров и рыцарей заключенным договорам, прямое несоблюдение вассального долга, дезертирство из войска, главным же образом злокозненные действия тех, кто якобы испытывал недостаток храбрости, страдал малодушием и потому добивался раскола и распыления армии «пилигримов». Вот они-то в первую очередь и повинны как в «уклонении с пути», так и в том, что все предприятие, потребовавшее больших жертв от крестоносцев (погибли видные предводители, включая Бодуэна Фландрского и Бонифация Монферратского), в конечном итоге не только не достигло «пункта назначения», но и едва не обернулось почти полным поражением: «пилигримы» удержались в основном только в Константинополе да в нескольких других городах и местностях бывшей Византийской империи.

Не подлежит сомнению, что в стремлении Жоффруа де Виллардуэна изобразить ход событий, приведших крестоносцев к стенам Константинополя, а затем поставивших их на грань катастрофы, в виде нагромождения непредвиденных случайностей скрыта вполне определенная политическая тенденция. Мемуарист отнюдь не был беспристрастным летописцем: смысл «теории случайностей», имплицитно содержащейся в его рассказе и образующей фактическую основу и концептуальный остов последнего, состоит в историческом оправдании крестоносного воинства.

Провиденциалистские построения и сентенции, пронизывающие повествование, несовместимые с теорией случайностей, в свою очередь, скрепляют, цементируют эту схему, придавая ей соответствовавшее средневековым воззрениям на историю идейное наполнение и обрамление, целиком и полностью вписываются в нее. Автор сплошь и рядом словно говорит и напоминает слушателям и читателям: крестоносцы и их предводители ни в чем не виноваты, сам Бог видел, что на них нет вины, поэтому он почти всегда и поощрял деяния своего воинства. Причем активные человеческие действия нередко вторгались в «божественный промысел», шли вразрез с ним (крестоносцы «грешили против Бога») — в этом одно из отличий виллардуэновского понимания истории от традиционно-средневекового, преобладавшего у церковных писателей, в чьих трудах божественное провидение определяет каждый шаг участников исторического повествования. Иначе говоря, в рамках провиденциалистской трактовки истории «героям» у Виллардуэна предоставлена известная самостоятельность, но одно не противоречит другому.

Стремление обосновать политический курс, проводившийся во время крестового похода группой предводителей, к которой принадлежал и сам автор записок, стремление к реабилитации далеко не благочестивых деяний вождей и шедших за ними рядовых участников предприятия красной нитью проходит через все повествование — и не только в такой пассивно-латентной форме. Теория случайностей, означающая по сути апологетику крестового похода, получает свое открытое выражение во всем строе рассказа Виллардуэна, во всей его логике преподнесения событий; она заключена в искусно выдержанных пропорциях того, что хронист считает нужным рассказать, и того, что он предпочитает незаметно для неискушенного слушателя обходить молчанием или «смазывать», в самой системе аргументации, в нюансированной расстановке акцентов, которые иной раз могут почти и не ощущаться «на слух».

Перейти на страницу:

Все книги серии Памятники исторической мысли

Завоевание Константинополя
Завоевание Константинополя

Созданный около 1210 г. труд Жоффруа де Виллардуэна «Завоевание Константинополя» наряду с одноименным произведением пикардийского рыцаря Робера де Клари — первоклассный источник фактических сведений о скандально знаменитом в средневековой истории Четвертом крестовом походе 1198—1204 гг. Как известно, поход этот закончился разбойничьим захватом рыцарями-крестоносцами столицы христианской Византии в 1203—1204 гг.Пожалуй, никто из хронистов-современников, которые так или иначе писали о событиях, приведших к гибели Греческого царства, не сохранил столь обильного и полноценного с точки зрения его детализированности и обстоятельности фактического материала относительно реально происходивших перипетий грандиозной по тем временам «международной» рыцарской авантюры и ее ближайших последствий для стран Балканского полуострова, как Жоффруа де Виллардуэн.

Жоффруа де Виллардуэн

История
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное

Похожие книги

100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии
1917 год. Распад
1917 год. Распад

Фундаментальный труд российского историка О. Р. Айрапетова об участии Российской империи в Первой мировой войне является попыткой объединить анализ внешней, военной, внутренней и экономической политики Российской империи в 1914–1917 годов (до Февральской революции 1917 г.) с учетом предвоенного периода, особенности которого предопределили развитие и формы внешне– и внутриполитических конфликтов в погибшей в 1917 году стране.В четвертом, заключительном томе "1917. Распад" повествуется о взаимосвязи военных и революционных событий в России начала XX века, анализируются результаты свержения монархии и прихода к власти большевиков, повлиявшие на исход и последствия войны.

Олег Рудольфович Айрапетов

Военная документалистика и аналитика / История / Военная документалистика / Образование и наука / Документальное