Так, говоря самым схематичным образом, выглядит на первый взгляд искренне-простодушная схема Жоффруа де Виллардуэна. Явно стараясь, с одной стороны, реабилитировать политику той части феодальной знати, у которой находились нити управления и манипулирования массой крестоносцев, а с другой — в значительной мере переложить ответственность за происшедшее с их предводителей на «оппозицию» и тем самым оправдать предпринятые по почину этих сеньоров политические, дипломатические и военные акции, в совокупности своей приведшие к разгрому Константинополя и к провалу крестового похода как «священной войны» против врагов христианства, Жоффруа де Виллардуэн, конструирующий эту схему, как бы говорит читателю: да, крестоносцы захватили христианский город, но попали они в него не по своей вине или злонамеренности, а в результате стечения многих, подчас неблагоприятных и всегда случайных, внезапных обстоятельств («измен» и пр.). С ними невозможно было не считаться, а они-то неоднократно и вынуждали «пилигримов» все больше и больше отдаляться от прямой цели крестового похода.
Среди субъективных факторов, постоянно обессиливавших крестоносное войско и поневоле заставлявших его вождей склоняться перед внешними обстоятельствами (давление Венеции и пр.), «маршал Романии и Шампани» особенно настойчиво оттеняет неверность многих сеньоров и рыцарей заключенным договорам, прямое несоблюдение вассального долга, дезертирство из войска, главным же образом злокозненные действия тех, кто якобы испытывал недостаток храбрости, страдал малодушием и потому добивался раскола и распыления армии «пилигримов». Вот они-то в первую очередь и повинны как в «уклонении с пути», так и в том, что все предприятие, потребовавшее больших жертв от крестоносцев (погибли видные предводители, включая Бодуэна Фландрского и Бонифация Монферратского), в конечном итоге не только не достигло «пункта назначения», но и едва не обернулось почти полным поражением: «пилигримы» удержались в основном только в Константинополе да в нескольких других городах и местностях бывшей Византийской империи.
Не подлежит сомнению, что в стремлении Жоффруа де Виллардуэна изобразить ход событий, приведших крестоносцев к стенам Константинополя, а затем поставивших их на грань катастрофы, в виде нагромождения непредвиденных случайностей скрыта вполне определенная политическая тенденция. Мемуарист отнюдь не был беспристрастным летописцем: смысл «теории случайностей», имплицитно содержащейся в его рассказе и образующей фактическую основу и концептуальный остов последнего, состоит в историческом оправдании крестоносного воинства.
Провиденциалистские построения и сентенции, пронизывающие повествование, несовместимые с теорией случайностей, в свою очередь, скрепляют, цементируют эту схему, придавая ей соответствовавшее средневековым воззрениям на историю идейное наполнение и обрамление, целиком и полностью вписываются в нее. Автор сплошь и рядом словно говорит и напоминает слушателям и читателям: крестоносцы и их предводители ни в чем не виноваты, сам Бог видел, что на них нет вины, поэтому он почти всегда и поощрял деяния своего воинства. Причем активные человеческие действия нередко вторгались в «божественный промысел», шли вразрез с ним (крестоносцы «грешили против Бога») — в этом одно из отличий виллардуэновского понимания истории от традиционно-средневекового, преобладавшего у церковных писателей, в чьих трудах божественное провидение определяет каждый шаг участников исторического повествования. Иначе говоря, в рамках провиденциалистской трактовки истории «героям» у Виллардуэна предоставлена известная самостоятельность, но одно не противоречит другому.
Стремление обосновать политический курс, проводившийся во время крестового похода группой предводителей, к которой принадлежал и сам автор записок, стремление к реабилитации далеко не благочестивых деяний вождей и шедших за ними рядовых участников предприятия красной нитью проходит через все повествование — и не только в такой пассивно-латентной форме. Теория случайностей, означающая по сути апологетику крестового похода, получает свое открытое выражение во всем строе рассказа Виллардуэна, во всей его логике преподнесения событий; она заключена в искусно выдержанных пропорциях того, что хронист считает нужным рассказать, и того, что он предпочитает незаметно для неискушенного слушателя обходить молчанием или «смазывать», в самой системе аргументации, в нюансированной расстановке акцентов, которые иной раз могут почти и не ощущаться «на слух».