Читаем Завоевание Константинополя полностью

Напротив, Виллардуэн — писатель, бесспорно, тоже резко пристрастный, хотя и иначе, чем Робер де Клари, изображает Бонифация Монферратского в самом достохвальном виде. Он «отбивает» нападки тех, эхо мнений которых звучит в записках Робера де Клари. Вряд ли, конечно, Жоффруа де Виллардуэн был знаком с его произведением, но ведь сведения и сама концепция пикардийца являлись отголоском воззрений рыцарской голытьбы, отголоском суждений, которые, вероятно, высказывались в той или иной форме во время похода и на которые, возможно, маршалу Шампани даже приходилось непосредственно отвечать[111]. В его же глазах Бонифаций Монферратский — это prodom, или mult prodom (§ 41) — понятие, охватывавшее самые различные феодальные достоинства и добродетели, в том числе физическую силу, моральную безупречность, соответствующее социальное положение, верность религиозным идеалам, отвагу и т. п. Рассказывая об избрании маркиза преемником Тибо III Шампанского в 1202 г. на пост главнокомандующего, Виллардуэн подчеркивает его скромность (он «припал к стопам баронов» — § 43); указывается на то, что выбор, подсказанный баронам им, маршалом Шампани, одобрили такие церковные иерархи, как епископ Нивелон Суассонский, два ломбардских аббата, а также «святой человек» Фульк де Нейи (§ 44). Самая лестная характеристика дается маркизу и позже, когда хронист сообщает о предоставлении Бонифацию Салоник императором Бодуэном Фландрским: все войско возрадовалось этому, «ибо маркиз был одним из доблестнейших рыцарей на свете и одним из самых любимых, и никто так щедро не одаривал их, как он» (§ 265). Похвалы расточаются даже тогда, когда речь идет о его конфликте с латинским императором: в Константинополе навстречу маркизу вышли «многие добрые люди, ибо его очень любили в войске» (§ 298) — оценка, не вяжущаяся сданными Робера де Клари.

В изображении Виллардуэна Бонифаций на протяжении всего похода выказывает самые отменные черты: он весьма благочестив и якобы потому соглашается принять на себя честь и бремя предводительства крестоносцами (он делает это «ради Господа» — § 43); в Венеции он, подобно другим баронам, занимает деньги для уплаты ей за корабли — это ли не доказательство его религиозного рвения, великодушия, уважения к слову, данному венецианцам? (§ 61). Маркиз выказывает лояльность венецианцам и в Задаре, изъявляя согласие подписать вместе с дожем соглашение о походе на Константинополь (§ 98—99). На о. Корфу, когда возникает реальная опасность, что войско разойдется, маркиз — среди тех баронов, кто «припал к стопам» рыцарей и сеньоров, собравшихся бросить антиконстатинопольскую затею, — он убеждает их остаться с войском (§ 115—117). Маркиз энергично выступает в поддержку царевича Алексея, побуждаемый лишь соображениями чести и заботы о доведении до конца начатого дела: было бы «постыдным» отказываться от соглашения об условиях восстановления Алексея на византийском престоле (§ 98). Вождю крестоносцев чуждо двоедушие: преданный интересам крестового похода, он не ведет с Алексеем IV двойной игры, а в открытую требует, чтобы тот выполнил свои обязательства перед крестоносцами, памятуя о службе, которую крестоносцы сослужили ему (§ 209). Он же, маркиз, — в числе других баронов, решивших бросить вызов бывшему союзнику и пойти новой войной на Константинополь (§ 210). Бонифаций Монферратский всегда действует в согласии с прочими предводителями (к примеру, при разделе добычи — § 252). Он — безупречный военачальник, и если даже терпит поражение в борьбе с греками за Навплию, то ведь перед ним был «один из могущественнейших городов на свете» (§ 324; ср. § 301).

Виллардуэн явно отвечает на обвинения в алчности, которые, быть может, предъявлялись, когда рассказывает о том, что тот овладел во взятом крестоносцами Константинополе дворцом Бош де Лион: просто отряд маркиза наступал в этом направлении, да и сами защитники дворца сдали его именно маркизу (§ 249). Он не взял из добычи более других предводителей — при аналогичных обстоятельствах Анри д’Эно овладел Влахернским дворцом (§ 250), где было столько же богатств, сколько и во дворце Бош де Лион (§ 250). Да и вообще вся добыча была распределена «как следует»: «и остальные, рассыпавшись по всему городу, тоже захватили изрядную толику» (§ 250) (несомненное «возражение» рыцарям типа Робера де Клари!).

Перейти на страницу:

Все книги серии Памятники исторической мысли

Завоевание Константинополя
Завоевание Константинополя

Созданный около 1210 г. труд Жоффруа де Виллардуэна «Завоевание Константинополя» наряду с одноименным произведением пикардийского рыцаря Робера де Клари — первоклассный источник фактических сведений о скандально знаменитом в средневековой истории Четвертом крестовом походе 1198—1204 гг. Как известно, поход этот закончился разбойничьим захватом рыцарями-крестоносцами столицы христианской Византии в 1203—1204 гг.Пожалуй, никто из хронистов-современников, которые так или иначе писали о событиях, приведших к гибели Греческого царства, не сохранил столь обильного и полноценного с точки зрения его детализированности и обстоятельности фактического материала относительно реально происходивших перипетий грандиозной по тем временам «международной» рыцарской авантюры и ее ближайших последствий для стран Балканского полуострова, как Жоффруа де Виллардуэн.

Жоффруа де Виллардуэн

История
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное

Похожие книги

100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии
1917 год. Распад
1917 год. Распад

Фундаментальный труд российского историка О. Р. Айрапетова об участии Российской империи в Первой мировой войне является попыткой объединить анализ внешней, военной, внутренней и экономической политики Российской империи в 1914–1917 годов (до Февральской революции 1917 г.) с учетом предвоенного периода, особенности которого предопределили развитие и формы внешне– и внутриполитических конфликтов в погибшей в 1917 году стране.В четвертом, заключительном томе "1917. Распад" повествуется о взаимосвязи военных и революционных событий в России начала XX века, анализируются результаты свержения монархии и прихода к власти большевиков, повлиявшие на исход и последствия войны.

Олег Рудольфович Айрапетов

Военная документалистика и аналитика / История / Военная документалистика / Образование и наука / Документальное