Что самый замысел похода на Константинополь действительно представлял собой авантюрную затею, это ясно представляли себе наиболее трезво оценивавшие ситуацию участники предприятия, прежде всего из числа «оппозиционеров». Интересно, однако, отметить, что Жоффруа де Виллардуэн умалчивает о подлинных причинах, по которым они противились походу и на Задар, и на Византию (§ 95—99, 113—117). Правда, в двух местах указывается на якобы руководившие ими религиозные соображения (в речи аббата де Во: «...я запрещаю вам штурмовать этот город, ибо в нем живут христиане, а вы — пилигримы» — § 83 и в высказываниях того же аббата и других, кто, по надуманной версии хрониста, хотел «раскола войска» и потому говорил, что не согласен идти в Константинополь, «ибо то будет поход против христиан, а они не для того отправились в путь» — § 95).
Однако ведь на самом деле маршал Шампани не мог быть в неведении на этот счет — именно авантюрный характер намеченной вождями перемены направления похода вызвал протесты «оппозиции». Наиболее отчетливо излагает ее мотивы Гунтер Пэрисский. Те, по его словам, кто не желал рисковать жизнью ради восстановления царевича Алексея и его отца на константинопольском престоле и «упрямо противился» проекту дожа и маркиза Монферратского, обосновывали свой отказ весьма резонными доводами: «упомянутого молодого человека нельзя восстановить никоим образом, не употребив железа и без кровопролития»; поэтому им казалось «глупым и бесчестным, чтобы немногие пилигримы, не располагая нужными силами и пренебрегши святым обетом похода, сражались с опасностью для жизни и вели войну ради чужих выгод (pro commodis alienis) за столь укрепленный и столь многонаселенный город, который невозможно было взять без больших потерь с обеих сторон»[99].
Впрочем, умолчания Виллардуэна по поводу мотивов поведения «раскольников» — далеко не единственный прием очернения политических противников «проконстантинопольской» группировки — во имя восхваления «великого подвига», совершенного по ее замыслу рыцарской ратью. Хронист тщательно обходит молчанием и другие, конечно, хорошо ему известные эпизоды, сообщения о которых поставили бы под сомнение всю его схему «случайностей». Ни слова не говорится о том, что маркиз Монферратский (хронист вообще избегает представлять его особенно рьяным сторонником константинопольской авантюры), «взяв крест» во Франции, вернулся к себе на родину через Германию, где он встречался с королем Филиппом Швабским (об этом сообщает, в частности, анонимный биограф Иннокентия III!); что маркиз побывал и в Риме (26 марта 1202 г.), куда доставил папе письмо от Филиппа II Августа; что еще 22 июля 1202 г. Бонифаций находился в своих владениях, а в Венецию прибыл только 15 августа; ничего не смогли бы выяснить слушатели (читатели) хроники и о том, что за дела задержали Бонифация Монферратского, когда крестоносцы брали приступом Задар (§ 79). А ведь маршал Шампани был близок к маркизу, они находились в дружеских отношениях (§ 283), и едва ли политические ходы последнего составляли тайну для автора записок.
Тенденциозность и пристрастность хрониста бросаются в глаза в особенности там, где он излагает события непосредственных схваток за Константинополь — и в 1203, и в 1204 г. Стараясь «приподнять» в глазах соотечественников содеянное «пилигримами» в июле 1203 г., хронист чуть ли не вдвое увеличивает длину константинопольских стен, которые им пришлось штурмовать (стены простирались не на 12, а лишь на 7 км!)[100]. Рассказывая о первой неудачной попытке захватить Константинополь, предпринятой 9 апреля 1204, хронист преуменьшает масштаб поражения латинян (§ 238), о котором гораздо ближе к истине повествуют и Робер де Клари (в гл. LXXI), и граф Бодуэн Фландрский в своем письме к Иннокентию III, составленном после взятия византийской столицы. По Виллардуэну, правда, «в тот день пилигримы потеряли больше, чем греки» (§ 238), но из письма Бодуэна видно, кроме того, что они лишились также своих осадных орудий, «которые принуждены были оставить „и“ бежать, напрасно растратив силы» (inutiliter fatigati)[101]. В изображении Виллардуэна сильно смягчена бурная реакция греков, возликовавших по поводу одержанной ими 9 апреля победы, — куда правдивее и непосредственнее, притом довольно натуралистично, описывает этот эпизод Робер де Клари (гл. LXXI).
В чем усматривает маршал Шампани причины поражения латинян 9 апреля?