Завет Локи

– Джонатан Гифт – тот самый человек, который приведет нас к Оракулу, – пояснил я, и острый взгляд Одина пронзил меня, точно копьем.

– Поня-атно, – задумчиво протянул он и, не спуская с меня глаз, взял архитектора под руку.

Гулльвейг-Хейд не заметила, какими взглядами мы с Одином обменялись. Она, даже не пытаясь скрыть свое нетерпение, буквально засыпала Гифта вопросами:

– Расскажи мне об Оракуле. Где ты нашел его голову? Она тебе что-нибудь говорила? Она пророчествовала?

Архитектор, явно слегка опешив, только плечами пожал.

– Вообще-то все это было так давно… Да, пожалуй, она произносила что-то вроде стихов. Точных слов я не помню, однако…

– Так она пророчествовала? – Хейди даже договорить ему не дала. – Она пророчествовала, а этот идиот ничего не помнит!

– Я помню, что она упоминала о рунах. – Джонатан выглядел немного обиженным. – О каких-то новых рунах для богов… но, по-моему, это не имело смысла, поскольку все асы погибли во время Рагнарёка. Я могу лишь предположить, что это, по всей вероятности, была некая разновидность метафоры…

– О каких рунах она упоминала? – Выражение лица Гулльвейг-Хейд становилось все более опасным.

Один заметил это и вмешался:

– В данный момент это значения не имеет. А вот голову нам найти необходимо.

– И это «нам» означает, – тут же встрял я, – что искать ее отправишься ты сам и?..

– Даже не надейся, что тебе удастся так просто выйти из игры, – мрачно ответил мне Один. – Ты в любом случае с нами пойдешь. Как и он… – Старик мотнул подбородком в сторону Джонатана. – Тогда у нас, по крайней мере, будет хоть кто-то, обладающий физическим обличьем.

– Нет, Один не пойдет, – возразила Хейди. – Только не он! Пусть остается здесь, в теле своего хозяина. Если Оракул станет пророчествовать, то я хочу первой услышать его предсказания!

– И я хочу того же, – спокойно заметил Один.

Хейди рассмеялась.

– Да неужели? Нет уж, ты побудешь здесь, пока голова моего отца не окажется у меня в руках. И только после этого… – она быстро глянула на меня, – я выполню свою часть нашего соглашения.

Я поднял бровь. Свою часть нашего соглашения? Звучит интригующе. Может быть, речь идет о местонахождении ванов? Вообще-то я должен был бы знать, что Один никогда не станет рисковать и связываться с Хейди, если у нее нет того, что ему позарез необходимо. Но мы с Одином были достаточно давно знакомы, и я понимал: то, чего ему хочется, далеко не всегда соответствует тому, что ему необходимо.

– А я тебе зачем? – сказал я Хейди. – Оставь меня здесь и ни о чем не беспокойся.

Она рассмеялась.

– Ни в коем случае, Трикстер! Уж ты-то от меня никуда не денешься, пока я не получу голову моего отца и новые руны. А потом можешь идти куда хочешь.

Я притворился, будто меня ее заявление страшно огорчило, и спросил:

– Неужели мне обязательно снова туда тащиться?

– О да, совершенно обязательно.

Я вздохнул – преувеличенно тяжко, – уселся на коня, покрепче ухватился за гриву и сказал, глядя на Эвана:

– Ладно, по ту сторону увидимся.

Перед уходом я все-таки разок взглянул на Мег. Ведь если мой план удастся, я, возможно, никогда больше ее не увижу. Вообще-то, если все пойдет так, как я рассчитываю, я, скорее всего, никого из них больше никогда не увижу – и это, если честно, совершенно меня устраивало. Быть человеком, может, и прикольно, но если хорошенько подумать, то все эти человеческие чувства и переживания мне ни к чему; мне ни к чему этот вечный страх и экзистенциальное смятение; куда лучше оставаться самим собой – неверным, ни о ком не тревожащимся, никого не любящим, эгоистичным, безупречным и бесконфликтным.

Эван стоял рядом с Мег, глядя куда-то в ясную небесную высь; по его лицу полосами пробегал живой свет, исходивший от нашего восьминогого коня, готовившегося вновь погрузиться в бурные воды реки Сновидений.

На мгновение наши с Эваном глаза встретились. И речи быть не могло о том, чтобы высказывать свои мысли вслух; к тому же я был лишен той особой интимной связи с Попрыгуньей, которая существовала у нас, когда мы делили одно ментальное пространство, так что сейчас я смог транслировать Эвану лишь самое простое мысленное послание. И я, глядя на него и чувствуя, до какой степени напитан магией воздух вокруг нас, постарался передать ему воспоминание о том далеком дне, когда им с Попрыгуньей было по семь лет, и они в первый раз пошли в школу, и на Попрыгунье были желтенькие шорты и синий свитер с пингвином на груди, а на Эване – джинсы и майка с человеком-пауком. Он тогда вынул свой стеклянный глаз, вложил его в руку Попрыгуньи, и этот глаз блестел у нее на ладошке, как мраморный шарик…

«Вот. Можешь его подержать».

«А видеть он может?»

«Нет. Но за него однажды дали целых двадцать очков в соревновании точных копий».