И все же две сотни лет казались мне, пожалуй, слишком коротким периодом для того, чтобы обеспечить столь быстрый и мощный подъем. Интересно, что же вдохновило этот народ? Или кто? Может, какой-то авантюрист, охотившийся за сокровищами в руинах Асгарда и отыскавший их? А может, чей-то настойчивый голос из царства Сна, нашептывавший им свои советы?
«Она шепчет», – сказал мне Гифт.
Так сколько же времени голова Мимира хранится в этой библиотеке? Сколько еще человек слышали его голос? Что именно нашептывал им Оракул в темноте, предаваясь своим мрачным мечтам о свободе? Впрочем, сейчас мне важнее было узнать, как давно он установил связь с Джонатаном Гифтом.
Я мысленно задал этот вопрос, и Гифт, тяжело вздохнув, обронил: «Очень, очень давно!» И из той запретной зоны в его памяти явственно потянуло леденящим холодом – видимо, именно там и таились самые горькие его воспоминания. А может, то было всего лишь
– Поторопись, пожалуйста, – попросил меня Гифт. – Мне тут находиться не полагается.
Да, он, видимо, прав, подумал я. И потом, чем дольше я тут торчу, тем большему риску подвергаю тех, кого оставил в царстве Сна.
«Где она?» – мысленно спросил я у Гифта, стараясь не шарить взглядом по корешкам книг с такими заманчивыми названиями, как «История Девяти Миров» или «Асгард – миф о Порядке».
Он легким кивком указал мне на шкаф, стоявший у дальней стены и почему-то в разделе
Я почувствовал, как меня с головы до ног охватывает дрожь, хоть я и находился в теле Джонатана Гифта. Эта проклятая башка никогда не приносила счастья тем, кто к ней прикасался; и я, даже зная, что она спит, совсем не стремился взять ее в руки.
Джонатан, похоже, разделял мои чувства. Но все же в итоге решился: быстро оглядевшись, отпер стеклянную дверцу шкафа, полой мантии подхватил окаменевшую голову Мимира и ловко сунул ее в сумку, висевшую у него на плече. Какой-то профессор в красной мантии, сидевший неподалеку, что-то неодобрительно проворчал, но Джонатан, не обращая на него внимания, развернулся и поспешно покинул библиотеку. Мы прошли под аркадами и во внутреннем дворике увидели Слейпнира, который мирно щипал травку.
– Неужели я сейчас от нее освобожусь? Наконец-то! – тихо промолвил Джонатан, поглядывая на свою сумку.
– А ты
Джонатан кивнул.
– И как все-таки долго это продолжается?
– Двадцать лет! – вздохнул Джонатан. – Двадцать лет я постоянно слышу его голос, двадцать лет он мною командует. Двадцать лет я чувствую его непрерывную слежку, зная, что он мне не доверяет. Двадцать лет я на него работаю, двадцать лет пытаюсь его ублажить, и вот теперь… – Он внезапно умолк.
– И что теперь? – спросил я. – И почему именно теперь?
Он ответил не сразу. Я прекрасно чувствовал его колебания; они были связаны все с той же тайной, холодной и глубоко спрятанной в хранилище его памяти. Леденящее дыхание этой тайны чувствовалось даже из-за крепко запертой двери, когда я пребывал в его мысленном пространстве. Но в данный момент я его покинул, и тайна эта тем более оказалась для меня вне пределов досягаемости.
– Когда-то давным-давно я дал Шепчущему обещание, – наконец заговорил Джонатан Гифт. – Я, конечно, совершил ошибку, но он пообещал мне нечто такое, от чего, как мне тогда казалось, я отказаться никак не могу. По сути дела, он пообещал воплотить в жизнь мою заветную мечту. Сделать реальностью мои смутные видения. Я был молод, честолюбив и готов на все, лишь бы удовлетворить собственные амбиции. Но теперь, когда мой Собор почти построен…
– Тебе не хочется платить по счетам?
Джонатан молча покачал головой.
– Нет? Но что же тогда ему нужно? – Я просто сгорал от любопытства.
Но Джонатан мне не ответил, лишь снова покачал головой, словно этот ответ, будучи произнесенным вслух, сделал бы его виновным в некоем преступлении. Помолчав немного, он сказал:
– Я просто хочу быть свободным, вот и все.
– Свободным? – переспросил я.
Он кивнул.
– Да, свободным. Свободным от этой жизни; свободным от этого места; свободным от того человека, в которого я превратился.
– Ну с
– И что я для этого должен сделать? – спросил он.
Я улыбнулся.
– Всего лишь уснуть и видеть сны.
Руны