Его имя, Гифт[66], не может быть простым совпадением, думал я, пытаясь догадаться, что же содержится там, откуда тянет смертным холодом. Фамилия Гифт, дар в виде чаши с ядом… Но что это за яд? И каким образом может быть вручен подобный дар? В самом Джонатане Гифте не чувствовалось ни капли коварства и ни малейших признаков того, что он может знать ответ на эти вопросы. Но при одной лишь мысли о том, что Оракулу хотя бы отчасти известны мои планы, мне становилось очень не по себе. Интересно, думал я, а что произойдет, если он, пробудившись ото сна, обнаружит меня внутри мысленного пространства Джонатана? Впрочем, вряд ли Мимиру так уж хотелось задерживаться в голове какого-то смертного, не имеющего ни собственной руны, ни собственного волшебства. Возможно, именно поэтому наш Оракул и предпочитал проводить время в царстве Сна, там воплощая в жизнь свои грандиозные планы, а не наслаждаться радостями плотского бытия. Сам-то я точно никогда бы этого не предпочел, но, как говорится, о вкусах не спорят.
И я решил обратить дополнительное внимание на то, что обычно окружало Джонатана Гифта. Когда мы с ним проходили по коридорам и крытым аркадам, студенты, тоже облаченные в мантии и нелепые шляпы, непременно ему кланялись; не менее любезно раскланялись с ним и двое пожилых профессоров, которых легко было узнать по красной полосе на мантии. Сам Джонатан тоже любезно всех приветствовал – я порылся в его версии Книги Лиц, но обнаружил там лишь несколько имен преподавателей и названия кафедр, на которых они трудились. Неужели у этого человека совсем нет друзей? Неужели не существует никого, кто действительно был бы ему дорог и важен?
Но когда мы оказались в библиотеке, я перестал замечать что-либо еще, кроме книг – их там было поистине бесчисленное количество. Вообще-то, когда я жил в Асгарде, книги не играли сколько-нибудь значительной роли в моей жизни; да и в мире Попрыгуньи книги были, по-моему, вещью самой обычной, а иной раз и вовсе одноразовой, которую за ненадобностью легко можно выбросить. Но, наблюдая за жизнью различных миров из тюремной камеры в Нифльхейме, а также находясь в царстве Сна, я научился уважать и само письменное слово, и тех, кто по-настоящему его любит и понимает. Мне очень хотелось понять, как этот упорядоченный мир, где так высоко ценятся книги и ученость, сумел прорасти сквозь хаос Рагнарёка и устоять. Интересно, сколько же времени прошло с тех пор, как рухнул мир Асгарда? Ведь в разных мирах время течет по-разному. Но я чувствовал, что в данном случае восстановление после полной разрухи и последующий подъем произошли чрезвычайно быстро в значительной степени благодаря книгам и тем, кто их написал.
Осматривая университетскую библиотеку, я все больше убеждался в том, с каким уважением относятся в этом мире к книгам. Здесь было собрано никак не менее десяти тысяч томов; они рядами выстроились на стеллажах высотой футов в двадцать; среди них попадались и книги в кожаных переплетах, огромные, как входные двери, и крошечные, размером с ладонь, книжечки, написанные на пергаменте, и поистине роскошные книги, иллюстрированные цветными чернилами, с переплетами, щедро украшенными драгоценными камнями и металлами. Библиотека была разделена на несколько секций, и над каждой красовалась изящная надпись в орнаментированной рамке:
«Почему они заперты на замок? Да еще и на висячий?» – мысленно спросил я.
Джонатан пожал плечами.
– Кафедра истории славится тем, что не любит раньше времени выставлять свою работу напоказ. Насколько я слышал, сейчас они работают над темой «Хроника Великой Беды» и не желают, чтобы в их исследования вмешивались сотрудники других кафедр.
– Мы называем это «Великой Бедой», потому что тогда нам казалось, будто всему на свете пришел конец, – негромко пояснил Джонатан. – Однако бедствие часто служит толчком для прогресса, и в итоге Великая Беда только придала нам сил. Конец света не наступил, зато после затяжной зимы все-таки пришла весна, принеся с собой обновление. А книги и знания помогли нам преодолеть многие трудности. Университет Конца Света и создан для того, чтобы, изучая уроки прошлого, постараться никогда больше не допустить столь мучительного падения в варварство.