Завет

Она между тем просто поедала меня глазами и, казалось, вот-вот лопнет от любопытства. Ведь главное занятие подобных созданий — собирать и распространять сплетни. А болтливы и наблюдательны они ничуть не меньше, чем их кажущиеся антиподы — ханжи и святоши. Так что она продолжила беседу неукоснительно и точно, как журналист, берущий интервью.

— Ротный фельдфебель у тебя отличный, — сообщила она. — Командир, правда, свинья. Сам увидишь. Ну а который вон там, — она снова махнула куда-то в сторону тенистой аллеи, что убегала к морю, где, видимо, располагался опорный пункт обороны, — тот вообще ангел. Да-да, ангел, — добавила она с неожиданной запальчивостью, словно кто-то собирался ей возражать.

— Вот как? — сухо проронил я.

— И откуда же в наши края? — продолжала наседать она, явно не намереваясь оставлять меня в покое. Теперь в ее глазах наряду с любопытством читалось еще и неприкрытое нахальство.

— Из Парижа.

— О-о! — взвыла она своим трубным гласом. — Город любви!

Я промолчал.

— Рота у тебя хорошая, ребята почти все что надо, — продолжала болтать она. — Я вообще пехоту люблю. Бедно, да честно — вот мой девиз.

Я же все это время смотрел на ту, другую дорогу — казалось, она осенена покоем тенистых райских кущ. Она уходила в сосновую рощу, где, предвестьями близких дюн, веселыми солнечными зайчиками светились проплешины песка. По обе стороны дороги враструску, словно игрушечные, были разбросаны небольшие, аккуратные виллы, и только тут я заметил, что вся эта красота тоже обнесена колючей проволокой и щитами с надписью «Заминировано!». Так вот почему и эта тишина брала за душу, как кладбищенская.

— Не угостишь? — неожиданно сказала хозяйка, и я сообразил, что она смотрит на мои сигареты.

— О, простите! — воскликнул я.

— Это хорошо, что ты на табачок не скупишься, но посмотрим, какой ты недельки через две добренький будешь.

Я ничего не сказал, хоть она и хапнула у меня сразу две сигареты.

— С табаком здесь так же худо, как с хлебом, — продолжала она.

Тут, по счастью, я наконец-то завидел мышино-серый полевой мундир велосипедиста, который вынырнул и быстро приближался из темных, тенистых недр аллеи. Винтовка у него висела не на плече, а строго по уставу была закинута за спину.

— Ага! — воскликнула хозяйка. — Вот и он. Вилли!

Она вышла на крыльцо и помахала подъезжающему солдату, лицо которого я теперь уже мог хорошо разглядеть. Это был бледный, пожилой уже мужчина с соломенными усиками, узкая и редкая полоска которых казалась приклеенной к его верхней губе. У него и пилотка на голове сидела, как у новобранца, да и все лицо излучало какую-то образцовость.

Соскочив с велосипеда, который он оставил у крыльца, он вошел.

— Добрый день, товарищ! — поздоровался он.

— Добрый, — вяло отозвался я.

Он бросил изголодавшийся взгляд на хозяйкину сигарету, потом посмотрел на меня, уселся на табурет к стойке бара и спросил:

— У тебя что, опять левые сигареты?

— Не-а, — ответила она. — Завтра получу, дешевые, по семь франков штука.

— А эти?

В ответ она ткнула горящей сигаретой в мою сторону. Я уже вытащил свою пачку и протягивал Вилли. Он глянул на меня ошарашенно, смущенно усмехнулся и сказал:

— Спасибо, приятель, ты, наверно, прямо из дома, но у вас там тоже не больно разживешься…

— Да уж, — вздохнул я. — Но неужто у вас тут до того худо?

— А-а, чтоб их… — чертыхнулся он. — Сам увидишь. Каждый день сидим, как проклятые; трех пайковых сигарет дожидаемся, за час их скуриваем, чинариками добираем, потом опять двадцать три часа маемся.

— Выпьешь что-нибудь? — спросила хозяйка.

— Да, Кадетта, одно пиво, пожалуйста.

— Ну, твое здоровье! — сказал он, получив свое пиво. — За твои сигареты, товарищ.

Поскольку пиво он выпил залпом и тут же собрался уходить, я тоже поспешил расплатиться; когда я подошел к стойке, он уже надевал пилотку. Я спросил:

— Послушай, барахлишко мое не подбросишь?

Он заважничал, изобразив на лице крайнее сомнение, придирчиво осмотрел мой ранец и сумку, потом сказал:

— Вообще-то, приятель, велик почти разваливается. Это же просто старый рыдван. Ну да уж ладно, — тут он как бы сам себя пришпорил, — не бросать же товарища с багажом на дороге. Так ты, значит, к нам?

— Ну да, — ответил я. — Третья рота.

— Правильно, мы третья и есть. Тогда нагружай.