Завещание чудака. Рассказы

Уильям Гиппербон два раза в неделю — по вторникам и пятницам — приезжал в свой мавзолей и проводил там несколько часов. В это приятное место для чтения и бесед его нередко сопровождали коллеги. Расположившись на мягких диванах или вокруг стола, почтенные джентльмены читали, вели беседы на политические темы, интересовались курсом доллара, ростом джингоизма[36], обсуждали все выгоды и невыгоды билля Мак-Кинли[37], а лакеи разносили на подносах легкий завтрак. Уильям Дж. Гиппербон, ничем не отличавшийся от остальных смертных в общественной деятельности, без сомнения, в частной жизни, проходившей в клубе или в мавзолее, проявлял некоторую эксцентричность[38], что невольно могло вызвать сомнение в действительности его кончины. Но на этот счет общественность могла быть совершенно спокойна: то была смерть несомненная, неоспоримая, к тому же подтвержденная ультраиксовыми[39] лучами профессора Фридриха Эльбинга. Обладая исключительной силой проникновения, они без труда проходят сквозь человеческое тело и дают различное фотографическое изображение в зависимости от того, живое или мертвое тело они прошли. Подобный опыт произвели и над Уильямом Гиппербоном. Полученные снимки не оставили больше сомнений в умах докторов и не давали им никакого повода укорять себя в чересчур поспешном заключении.

Колесница остановилась перед оградой мавзолея, украшенной канделябрами с электрическими лампочками, изливавшими яркий свет в наступавшие вечерние сумерки. Ряды публики сомкнулись, оставив небольшое свободное пространство для шестерых избранников, чтобы они могли проводить гроб до самой могилы. Сначала публика волновалась и глухо шумела, стремясь все увидеть и услышать, но постепенно шум стал затихать, и вскоре вокруг ограды воцарилась абсолютная тишина. Тогда раздались слова литургии, произносимые преподобным отцом Бингамом, который провожал покойного к его последнему пристанищу. Присутствующие слушали его внимательно и сосредоточенно. В эту минуту, единственно только в эту минуту, похороны Уильяма Дж. Гиппербона носили религиозный характер.

После молитвы Бингама, прочитанной задушевным голосом, оркестр исполнил знаменитый похоронный марш Шопена. Он, как всегда, произвел сильное впечатление. Правда, музыканты взяли темп, чуть быстрее указанного композитором, что, возможно, объяснялось настроением публики и желанием покойного. (Участники процессии были далеки от переживаний, охвативших Париж во время похорон одного из основателей республики, когда «Марсельезу», преисполненную сверкающих красок, сыграли в минорных тонах.) После марша Шопена председатель клуба Джордж Т. Хиггинботам отделился от собравшихся и, подойдя к колеснице, произнес блестящую речь, изложив в хвалебных тонах curriculum vitae[40] своего друга:

— В двадцать пять лет будучи уже обладателем порядочного состояния, Уильям Гиппербон сумел значительно его увеличить, удачно приобретая городские участки. В настоящее время они так поднялись в цене, что, без преувеличения, стоимость каждого ярда[41] земли равна стоимости ярда золотых монет, если их уложить в одну линию. Вскоре он попал в число чикагских миллионеров, другими словами, в число наиболее известных граждан Соединенных Штатов Америки… Он был обладателем акций наиболее влиятельных железнодорожных компаний федерации… Осторожный делец, он принимал участие только в тех предприятиях, какие приносили верный доход, но всегда был готов подписаться на заем своей страны. Уважаемый член «Клуба чудаков», на которого возлагали надежды… Если бы он прожил еще несколько лет, без сомнения, удивил бы весь мир… Но ведь бывают гении, которых мир узнает только после их смерти… Нет сомнения в том, что его завещание содержит параграфы, способные вызвать восторг обеих Америк — стран, которые одни стоят всех остальных частей света…

Речь произвела сильное впечатление на присутствующих. Все были взволнованы. Казалось, Уильям Дж. Гиппербон не замедлит появиться перед толпой, держа в одной руке завещание, которое обессмертит его имя, а другой осыпая шестерых избранников миллионами своего состояния. На надгробное слово, произнесенное самым близким другом покойного, публика ответила одобрительным перешептыванием. Граждане, стоявшие близко к оратору, передавали свое впечатление тем, кто не мог расслышать, но все же был очень растроган. Вслед за тем оркестр и хор исполнили известную «Аллилуию»[42] из «Мессии» Генделя[43].