Зауряд-врач

Отказаться было неудобно, и я остался. К трапезе присоединился командир полка, который пришел посмотреть на диковинного гостя, явившегося в расположение вверенной ему части. Денщик, сопровождавший полковника, нес штоф водки. День был не постный, и отец Михаил угощение одобрил. Прочитал молитву и благословил трапезу.

— Хто не пье, той або хворый, або падлюка, как говорят белорусы, — сказал, закончив. — Наливайте, Федор Ефимович!

И полковник налил. Мы выпили и закусили. Еда была простой — щи и каша с мясом, но все оказалось вкусным.

— Из солдатской кухни, — пояснил полковник. — Офицерам отдельно не готовят, отец Михаил на том настоял. Поваров под свое попечение взял. Следит, чтоб чистоплотными были и готовили хорошо. Солдаты его за это уважают.

— Грех делить рабов божьих по трапезе, — кивнул батюшка. — Одному делу служим.

— А еще он бить нижних чинов запретил, — продолжил полковник. — А то, знаете, имелись у нас дантисты. Чуть что — зуботычина солдату. Так отец Михаил таких к причастию не допускал. Проняло.

Батюшка улыбнулся.

— Он у нас героический человек, — полковник наполнил чарки. — Батальон в атаку водил, когда командира убило. С крестом в руке. Вокруг солдаты падают, а он кричит: «Вперед, дети мои! Покажем супостату русский дух!» И что вы думаете? Отбили германскую атаку. А батюшку даже не зацепило, хотя в первых рядах находился.

— На все воля божья! — сказал отец Михаил и перекрестил чарку. — Выпьем за победу! Да расточатся врази Отечества!

Посидели мы душевно. Уговорили штоф, побеседовали. Я рассказал о новостях из Ставки — что знал, конечно, ответил на вопросы полковника и священника. Новую организацию медицинской службы они одобрили. А с чего противиться? В полках создаются полноценные медицинские пункты. В их штатах будут не только санитары, но и врачи, в худшем случае — фельдшеры. Медиков пришлют из тыла. Там их много, а вот на фронте не хватает.

— Часть раненых будет недовольна, — заметил полковник. — Прежде их везли в тыл, а там по выздоровлению направляли в запасной полк. Хорошая возможность уйти из окопов. А тут через пару недель обратно.

— Две недели на чистых простынях без войны тоже неплохо, — сказал я. — Считайте, отпуск.

— Что, и простыни будут? — удивился командир полка.

— Непременно. Позабочусь.

— Я бы и сам полежал, — вздохнул полковник. — Забыл уже, как отдыхать. Вы часом не слышали: скоро нас сменят?

Я только руками развел — не моя компетенция. После ужина полковник ушел к себе, а мы с батюшкой легли спать в его землянке. Разбудили меня рано.

— Пора, Валериан Витольдович! — сказал отец Михаил. — Нужно ехать, пока темно. Дорога с немецких позиций просматривается. Увидят — обстреляют из пушек.

— По мне вчера не стреляли.

— Так вы один на бричке ехали. Что снаряды попусту жечь? А тут мы с санитарами присоединимся. Германец не удержится.

— Так вы со мной?

— А зачем время зря тратить? На фронте затишье. Третьего дня германец пробовал наступать, атаку отбили. Теперь на неделю-другую угомонится. Собирайтесь!

Фронтовику собраться — только перепоясаться. Мы даже успели попить чаю. Мой возница подогнал бричку, мы с батюшкой забрались в нее. Санитары пошли пешком. Рассвет встретили в пути, к полудню добрались до расположения медсанбата. И первым, кого я увидел, оказался Миша. Он стоял у входа в операционную землянку в наброшенной на плечи шинели и курил, стряхивая пепел на землю.

От неожиданности я слегка охренел. Миша курит? И каким ветром его сюда занесло? Я вылез из брички. Михаил заметил меня и вытаращился.

— Здравствуй, Михаил!

— Валериан Витольдович?!. Ваше высокоблагородие…

Он бросил окурок и попытался застегнуть шинель. Я подошел и обнял его.

— Рад видеть тебя, дружище! Какими судьбами?

— Сослали, — сказал он и вздохнул. — Проштрафился.

— Это как?

— Побил хирурга, которого вместо вас прислали. Руку ему сломал.

— За что?

— К сестрам приставал. Мало ему было Леокадии.

Я не выдержал и рассмеялся. Он глянул на меня исподлобья.

— Мы об этом поговорим, позже. Чертовски рад тебя видеть!

— Я — тоже, — сказал он и вновь вздохнул: — Ваше высокоблагородие.

— Брось! — сказал я. — Без чинов. Здесь медсанбат, а не строевая часть. Все, как в лазарете у Николая Карловича.

— Умер он, — лицо его скривилось. — От паралича сердца. Мы в тот день много оперировали и закончили поздно. Николай Карлович ушел к себе отдохнуть. Выглядел неважно. Спустя час санитар пришел звать его на ужин, а он на диване без движения. Санитар позвал нас. Мы прибежали, а Николай Карлович уже не дышит, — Миша шмыгнул носом.

Некоторое время я стоял оглушенный. В груди щемило. Кем был для меня этот человек? Другом, старшим товарищем? Больше. Он опекал меня в этом мире, помог стать в нем своим. Причем, совершенно бескорыстно.

— Валериан Витольдович?

Я оглянулся — отец Михаил.

— Что случилось? На вас лица нет.

— Умер близкий мне человек, начальник лазарета седьмой пехотной дивизии Николай Карлович Рихтер. Сердце не выдержало, сгорел на службе. Я почитал его, как отца.

— Упокой, господи, душу его! — перекрестился священник. — Когда это произошло?