Затишье перед бурей

– Родился я в городе Ричмонд, что в штате Вирджиния, – начал я свой рассказ. – Мой отец, Александр Стюарт, родился в Глазго, но предки его происходили из шотландского Аппина. Он был одним из многочисленных Стюартов, чьи предки были в свое время согнаны со своих земель англичанами. Моя мать, Катриона О’Нил, родилась в Бостоне, куда первоначально прибыл и мой дед с семьей. Мой дед, в честь которого меня назвали Джеймсом, был весьма искусным кузнецом и неплохо зарабатывал. Но все его деньги уходили на образование моих отца и его братьев. Обе моих тети тоже получили весьма неплохое для девушек образование, и обе уже давно замужем. Одна из них стала супругой старшего брата моей матери, Алана. Получив инженерное образование, отец попросил руки моей матери, но ее семья была против, считая это мезальянсом. Интересно то, что и семья моего отца считала точно так же. Папа с мамой тайно обвенчались и однажды ночью сбежали в Вирджинию, подальше от родни. Отец нашел работу на Восточно-Теннессийской и Вирджинской железной дороге. Там я и родился в 1846 году. Потом отцу предложили работу ведущего инженера в Эйкене, на Южно-Каролинской железной дороге. И с четырех лет я жил в Южной Каролине. В конце 1861 года к нам в городок приехали рекрутеры для новой армии Южной Каролины. И мы с моим лучшим другом Джоном Эрскайном, который был на год старше меня, соврав, что нам уже по восемнадцать, попытались записаться в армию. Но соседи рассказали все отцу, и тот пришел и увел нас оттуда за уши. Но нас было не остановить – почему это другие воевали, а мы нет?

Мы с Джоном на скопленные нами деньги уехали через Вирджинию и Теннесси в Новый Орлеан, куда к тому времени переселились тетя Айлин и дядя Алан. Впрочем, до их дома мы так и не добрались – полагаю, это было к лучшему. Вряд ли бы дядя Алан поверил в то, что меня родители отпустили одного в Новый Орлеан. Прямо на привокзальной площади проводилась запись добровольцев. И здесь, в отличие от Эйкена, нам поверили. Более того, нас проэкзаменовали по математике, которая всегда была моим коньком, и определили в Первую батарею Конфедерации под начальством Оливера Джона Семмса, под началом которого я и служил практически всю войну, кроме того времени, когда я был ранен или находился в плену. Я довольно быстро дослужился до лейтенанта, а мой друг Джон был одним из ездовых. Я участвовал как в захвате «Дианы», так и в ее героическом боевом пути. При Байу Теш, прикрывая отход наших соединений, мы попали в плен. Капитану Семмсу и многим другим удалось бежать с корабля, на котором нас везли в плен вверх по Миссисипи. Но нас с Джоном в последний момент схватили. После этого нас сковали цепями, и второй возможности сбежать нам не представилось. Нас отвезли в лагерь для военнопленных под Чикаго, Кэмп-Дуглас. Вы слышали про Андерсонвилль?

– Да, – сказал Сэм, внимательно слушавший мой рассказ, – до меня доходила информация о тех ужасах, которые там творились. Но это же был лагерь для военнопленных янки.

– Да, это так, – ответил я, – и коменданта Андерсонвилля потом судили и повесили за то, что у него погибло около четверти военнопленных. А в Дугласе погибло намного больше. Там людей почти не кормили, мы носили лохмотья, в которые превратилась наша форма, и даже за водой приходилось выстаивать многочасовые очереди. Трупы умерших сваливали в огромные рвы. В лагере постоянно возникали эпидемии тифа и холеры. Зимой же люди гибли от холода – в бараках почти не топили. Охранники время от времени убивали то одного, то другого заключенного – за любое нарушение правил внутреннего распорядка, а иногда и просто так. Некоторые пробовали бежать. Многих убивали при попытке к бегству, а тех, кому все же удавалось вырваться на свободу, с удовольствием выдавали местные янки. А потом охранники, дабы устрашить узников, публично забивали до смерти пойманных беглецов.