— Отлично! — воскликнул продюсер, сверкая крупными квадратными зубами; возможно, он моложе Джека и только выглядит старше. В его равнодушные глаза смотреть не хотелось. — Просто отлично. Забавно, но другие говорили буквально то же самое. Минут на десять-двенадцать, не больше.
— По-моему, идея хорошая.
— Подумайте на досуге, Джек. И сразу дайте мне знать. Я же понимаю, вы безумно заняты.
После пережитого разочарования Джек не сумел скрыть накопившейся досады. Несмотря на предстоящий заказ, Гэри Соумз его страшно раздражал.
— Хорошо, но только, пожалуйста, после исполнения должна быть
Но Гэри Соумз уже повернулся к Джорджу Бенджамину.
Позже Джек услышал, как Соумз заказывает Абигейл Стонтон новое сочинение — с нею он был гораздо красноречивее:
— Хотите верьте, хотите нет, но на протяжении той недели у нас каждый вечер будет свое постоянное время. В прайм-тайм. Чудеса, да и только! И ради Бога, не тушуйтесь, пишите сложную музыку. Хорошенько встряхните публику, Абигейл. Да, наше радио обязательно учитывает запросы слушателей. И в тот день для них будет звучать сколько угодно заезженных мелодичных опусов. Перселл, Воан-Уильямс, Элгар, Финци[157] и прочие в том же духе. Наряду, впрочем, с передачей о Бёртуистле; то есть мы не ограничиваемся одними золотящимися нивами и коровьими лепехами.
Абигейл засмеялась.
— Главное — чтобы нас не приняли за отделение БНП[158], отвечающее за культуру, это опасно, — окрыленный ее реакцией, продолжал Соумз. — Подлить вам шипучки, прелесть моя?
Абигейл протянула стакан и одарила Соумза такой улыбкой, от которой его ленивый взор заметно повлажнел. Джек уехал домой в большом раздражении. Секрет успеха в том, чтобы, не открывая рта, делать вид, будто жаждешь серьезного разговора.
Он понятия не имел, когда отмечается День святого Георгия, но спросить не решился. Позже справился в интернете. Оказывается, двадцать третьего апреля. Между прочим, в Англии — национальный праздник. И ровно в тот же самый день родился — и умер — Шекспир! Даже неловко становится — будто придумал все это какой-нибудь консерватор из окружающих Лондон графств, некий местный божок. А теперь футбольные хулиганы и фашисты считают День святого Георгия своим праздником. Отмечать его так же стыдно, как демонстрировать собственные гениталии.
В его распоряжении несколько месяцев. Надо будет отнестись к работе со всей серьезностью. Произведение должно быть насквозь языческим, новым, смутно-таинственным; оно будет посвящено утрате матери, Матери-Земли. Утрате Мойны и Милли. Утрате дома на холме, своего «орлиного гнезда», из которого открывается вид на лесопарк. Утрате Уодхэмптон-Холла. Все это разом ускользнуло у него из рук. Грачи, негромкие удары крокетного молотка по шару, скрытые в земле кости пращуров. Ему будет чем заняться.
Доналду, безусловно, очень худо. Глаза тусклые, неприкаянно бродит по дому, будто что-то ищет. Он требует куда больше заботы, чем Джек предполагал; помимо прочего, нужно готовить ему еду и прибирать в доме. Доналд то и дело называет сына Мойна — по ошибке, естественно. Они даже смеются над этими его оговорками.
Тут, в Хейсе, Мойна стоит за каждой дверью и может выйти в любую минуту. Когда Джек особенно долго принимает ванну, он невольно ждет ее оклика: вот сейчас она спросит, не утонул ли он еще. Вечерами, уже после того как Доналд, покопошившись в ванной, уходит спать, а Джек уже за полночь садится к телевизору смотреть всякую ерунду, Мойна, уютно устроившись в своем мягком кресле (теперь заваленном пачками непрочитанных газет), обязательно громко зевнет и заявит, что и не думала дремать. Этот призрак — Мойна его детства и юности. Его мамочка. Однажды, когда он что-то готовил, ему показалось, что она проскользнула внутрь его самого. Он чуть не выбранил отца за то, что тот слишком громко сопит.
Джека прямо-таки подмывало натянуть на себя ее домашние брюки, ее вязаную кофту и потом беспрестанно одергивать рукава. Когда отец достал из кухонного шкафчика пакеты со счетами и деньгами на оплату и стал выуживать монетки для газового счетчика, Джек чуть было не протянул за ними руку.