Заставлю вспомнить Русь...

   — Нам осталось одно — преследовать варваров в море и разгромить их. Мы знаем, куда они должны приплыть, чтобы отправиться домой, и спокойно можем дождаться их там.

Варда тихо рассмеялся:

   — Доместик, ты сам недавно говорил мне, что варвары воюют против нас прежде всего умом, а потом оружием. Не будем глупее их. Да, нам известен путь, которым варвары возвращаются домой после набегов на империю, и мы можем поджидать их в устье Днепра. Неужели ты думаешь, что князь Игорь со своими умными воеводами — а они убедили нас в этом! — попадутся в эту простейшую ловушку? Нет! Русов необходимо поджидать не в устье Днепра, а совсем в другом месте!

   — Где же?

   — В проливе, ведущем в Сурожское море[43]! Этот путь длиннее, но в теперешних обстоятельствах для варваров безопаснее. Там мы их дождёмся и расплатимся за всё!

   — А если военачальники варваров рассуждают точно так, как мы, патрикий? И сделают то, чего мы от них никак не ожидаем — возвратятся из похода именно в днепровский лиман?

   — Я не исключаю такой возможности и предусмотрел её. С основной частью флота мы поплывём к проливу в Сурожское море, а несколько кораблей отправим к днепровскому устью, приказав их капитанам не особенно заботиться о скрытности и маскировке. Прежде чем приблизиться к устью Днепра, князь Игорь наверняка вышлет к нему разведку, которая обнаружит наши корабли и, не зная нашего плана, примет их за весь флот. Что останется делать в этом случае киевскому князю, значительно уступающему нам в числе воинов и суда которого доверху набиты добычей? Как думаешь, доместик?

   — Когда отплываем, патрикий?

   — Сегодня. И как можно быстрее...

Лицо воеводы Бориса было спокойно и невозмутимо, хотя самого Бориса распирало от любопытства. Утром в замке его разыскал один из отправленных за отрядом тысяцкого Микулы лазутчиков и сообщил, что привёз грамоту кмету от спафария Василия. Её содержания гонец не знал, а сломать печать, чтобы первому прочитать присланный пергамент, воевода не решился. Подробно расспросив лазутчика о том, что он увидел и услышал в византийском лагере, Борис велел передать грамоту кмету. Весь день воевода ходил как на иголках, не сводя ждущих глаз с окон горницы Младана, но только сейчас, уже под вечер, получил приглашение кмета явиться к нему для важного разговора.

   — Воевода, — тихо начал Младан, сидя в кресле у треножника со свечами, — сегодня утром гонец доставил мне грамоту от ромейского спафария, командующего войсками империи на Болгарском побережье. Прочти её.

Трясущимися от нетерпения пальцами Борис взял пергамент, развернул, быстро пробежал глазами. Грамота, как все подобные византийские послания, была написана длинно и витиевато, однако воевода давно научился отделять в них зёрна от плевел, а потому сразу проник в её истинный смысл.

   — Что молвишь, воевода? — поинтересовался Младан, не спускавший с Бориса глаз. — Кажется, спафарий не особенно нам с тобой доверяет?

Борис изобразил на лице глубокое раздумье, неопределённо пожал плечами.

   — Спафарий пишет, что, как настоящий брат по вере, заботится о благополучии твоей семьи. Может, он на самом деле хочет добра, кмет? Ведь в горах столько русов, а в замке всего сотня дружинников. Действительно, может случиться всякое.

Младан грустно улыбнулся:

   — Знаю я подобных братьев по вере. Спафарий просто не верит мне и желает иметь мою семью в качестве заложников. Не дай Бог тогда чем-либо не угодить ему! Он живо явит мне свою братскую христианскую заботу и доброту.

   — Но ты можешь не посылать к нему близких, — возразил Борис. — Спафарий ведь не приказывает тебе делать это, а только предлагает защиту от русов, — осторожно добавил он.

   — Если я не воспользуюсь его так называемым приглашением, он заподозрит во мне самые чёрные замыслы. Не знаю, насколько далеки от моего замка русы, но ромейские когорты стоят на перевалах меньше чем в одном переходе от нашей границы. Этой грамотой спафарий предъявил мне ультиматум: либо я отдаю в его руки свою семью и оказываюсь всецело в его власти, либо, в случае отказа, он объявляет меня врагом империи и постарается уничтожить раньше, чем воевода Любен соберёт полностью дружину и сможет прийти мне на помощь. Вот что, Борис, кроется за этим предложением ромейского брата-христианина Василия.

Борис склонил голову набок, хитро прищурился.

   — Может, он и прав, кмет? Все знают тебя как сторонника Руси и недруга империи. Неудивительно, что спафарий решил получить веские доказательства твоего расположения к нему.

Кмет тяжело вздохнул, встал с кресла, подошёл к окну.

   — Ты прав, воевода. Как бывший воин, я хорошо понимаю спафария: кому хочется иметь у себя за спиной ненадёжного союзника? И потому я принял нелёгкое для себя решение. Подойди сюда.

Борис приблизился к окну и увидел во дворе замка пять повозок, в которые дружинники грузили сундуки, всевозможный домашний скарб, бочонки и корчаги с питьём, мешки и корзины с едой. Возле передней повозки Борис в полутьме смог рассмотреть одетую в дорожное платье жену кмета, рядом с которой молодая крепкая нянька держала на руках маленькую дочь Младана.