Заставлю вспомнить Русь...

   — Назначишь старшим над ними сотника Мирко и отдашь всех под начало нашего русского гостя, — приказал кмет. — Этим же вечером поскачешь с вестью о сборе моей дружины по крепостям и сёлам. Сколько тебе потребуется времени, чтобы собрать, вооружить и снарядить необходимыми припасами двадцать сотен воинов?

   — Трое суток, кмет.

   — Хорошо, собирай их в ущелье у Острой скалы. А через трое суток я или главный воевода Борис будем у тебя. Тогда, зная от тысяцкого Микулы о планах русичей, мы сообща с ними ударим по ромеям. Тебя это устраивает, брат? — посмотрел Младан на Микулу.

Тот приложил руку к груди, склонил голову в полупоклоне.

   — Вполне, кмет. Ты поступил как истинный брат.

   — Я всегда лишь выполняю долг славянина и побратима воеводы Асмуса. Если у тебя, тысяцкий, дел ко мне больше нет, отдыхай до вечера. Ступай с ним и ты, Любен, с темнотой я провожу вас обоих. Тебя же, Борис, прошу остаться, ибо с отъездом Любена ведение дел в замке целиком ложится на твои плечи...

Оставшись вдвоём с главным воеводой, кмет долго молчал. Опустив голову на грудь и полузакрыв глаза, он, казалось, погрузился в сон, и лишь время от времени вздрагивавшие на подлокотнике кресла пальцы говорили, что это не так. Глубоко вздохнув, Младан поднял голову, окинул Бориса, словно видел его впервые долгим изучающим взглядом.

   — Воевода, мы без лишних ушей, поэтому давай говорить начистоту и без утайки.

В глазах Бориса моментально появился живейший интерес.

   — Внемлю тебе, кмет.

   — Я стар, моя жизнь уже пронеслась мимо. Как хочется в оставшиеся до кончины дни спокойствия, позволить наконец желанный отдых душе и телу. Однако кругом властвуют суета и порок, кипит игра низких и никчёмных страстишек. Хочу уйти от них, отрешиться от всяческих соблазнов, но Господь являет мне одно испытание за другим. Вот и сейчас он послал на нашу землю русов и ромеев. Тем и другим нужен я, каждый из непрошеных пришельцев жаждет видеть под своим знаменем моих воинов. Те и другие присылают ко мне гонцов со всевозможными предложениями, посулами, обещаниями. Только никто из них не удосужился спросить, чего желаю я. Скажу тебе честно, воевода, я не знаю, что мне делать.

   — Только что ты сказал, что принимаешь сторону русов, — осторожно заметил Борис.

Отбросив голову на спинку кресла, Младан отрывисто рассмеялся:

   — Воевода, разве не для того дан человеку язык, чтобы скрывать истинные мысли? Киевский тысяцкий и Любен услышали то, чего желали, своими словами я попросту отделался от них. А с тобой хочу решить, как поступить на самом деле.

   — Ты обещал дать русам сегодня вечером три сотни дружинников, значит, уже начал действовать, — внимательно глядя на кмета, сказал Борис. — Твои воины вдвое увеличат силы высадившихся на берег русов; не думаю, что подобный поступок понравится ромеям.

Младан пренебрежительно махнул рукой.

   — Этими воинами я купил себе у русов трое суток спокойствия и столь нужное мне для принятия серьёзного решения время. Однако что делать мне дальше, когда Любен соберёт у Острой скалы всю мою дружину? Тогда русы и ромеи потребуют от меня уже не словесных обещаний или сотню-другую воинов, а настоящего дела. Для обдумывания ответа на сей вопрос мне и нужно выигранное у русов время.

Борис сделал шаг вперёд, в упор посмотрел на Младана:

   — Кмет, два дня назад в этой горнице ты принимал гонца спафария Василия и сулил помощь империи. Сегодня здесь же ты обещал свою дружину русам. Я страшусь давать советы, потому что не знаю, что ты замыслил на самом деле.

Лицо Младана приняло страдальческое выражение, уголки губ скорбно опустились.

   — Воевода, я стремлюсь к одному — дожить остаток жизни в покое, мне не нужны ни русы, ни ромеи. Однако мне никак не удастся остаться вне их вражды, поэтому обязательно придётся принять чью-то сторону. Не желая рисковать, я хочу с самого начала быть в союзе с будущим победителем. Разве это трудно понять? Особенно тебе, далеко не столь наивному, как Любен.

Борис понимающе усмехнулся:

   — У империи на берегу полнокровный легион пехоты и две таксиархии[36] отборной панцирной конницы, с моря их поддерживает флот, — произнёс он. — Русов вдвое или втрое меньше, они ослаблены жаждой и голодом, многие из них ранены. Неужто исход предстоящей борьбы может вызвать у тебя сомнения, кмет?

   — Я хорошо знаю русов. Пусть они действительно намного уступают в численности византийцам, каждый их дружинник стоит в бою нескольких наёмников-ромеев. Они будут сражаться до последнего, а воинское счастье любит смелых.