Заставлю вспомнить Русь...

После этих слов сотник повернулся спиной к морю, опираясь на рукоять секиры, устало заковылял от берега. За ним цепочкой потянулись остальные викинги.

Мёртвое тело Фулнера вместе с решёткой продолжало оставаться игрушкой волн, которые то швыряли его на прибрежный песок, то снова увлекали в воду. Так будет продолжаться до тех пор, покуда отлив не унесёт останки бывшего викинга в открытое море, где они станут лакомой добычей прожорливых рыб и хищных птиц. Тогда освободившаяся от телесной оболочки душа Фулнера, вырвавшись из леденящей её воды, радостно взовьётся к голубым облакам и тёплому солнцу.

Но разве можно попасть на небо, минуя пламя священного погребального костра? Поэтому вовсе не в прекрасных палатах Валгалла, желанном заоблачном жилище, павших в бою викингов, уготовано ей место, а над суровыми, пустынными морскими просторами, где она, лишённая мира живых и не принятая в мир мёртвых, палимая солнцем и омываемая дождями, станет тоскливо метаться между водой и небом. Никому не будет до неё дела: богам и людям, рыбам и птицам, и даже бездомный бродяга-ветер станет облетать её стороной. Не ведая отдыха и покоя, с жалобным стоном и рыданием она будет скользить мрачной тенью над ночным морем, обречённая лежавшим на ней проклятием на вечное презрение и одиночество.

Русские ладьи одна за другой отходили от берега, занимали свои места в строю ключей. Густые толпы болгарских дружинников и жителей окрестных селений, собравшихся на проводы, махали русичам на прощание руками, напутствовали счастливыми пожеланиями.

Ладья Асмуса покидала берег последней. Крепко обнявшись и трижды расцеловавшись с Любеном, воевода шагнул в ладью, остановился подле лежавшего на скамье раненого Микулы. Снял шлем, обратился лицом к вставшему над далёким горизонтом солнцу. Туда, к начинавшему свой ежедневный бег по небу светилу, лежал путь русичей.

Путь домой.

С непокрытой головой, в простой белой рубахе, туго перетянутой в талии широким кожаным поясом с висевшим на нём мечом, великий князь неторопливо шёл по берегу Днепра. Уже несколько дней всё время от восхода до заката солнца он проводил здесь, за городскими стенами, совершенно забыв об уюте великокняжеского терема, о ждущей ребёнка жене, о столь любимой им соколиной и медвежьей охоте. Потому что сюда, к подножию днепровских круч, начали прибывать первые Полянские воины, откликнувшиеся на зов Игоревых гонцов и явившиеся в стольный град Руси для службы в великокняжеской дружине.

Они прибывали поодиночке и группами, конные и пешие, по воде и сухопутью. Среди них были полностью снаряженные к бою воины, уже побывавшие в сражениях, и впервые повесившие на пояс старый дедовский меч смерды, ещё ни разу в жизни не видевшие врага. Всем им находилось место в раскинутых на прибрежных полянах шатрах, никто не оставался без миски и ложки за длинными деревянными столами. На всех хватало суровых, немногословных десятских и сотников, не ведавших к новобранцам жалости и снисхождения.

С первыми лучами солнца, после лёгкого завтрака, начиналось обучение новых дружинников воинскому делу и продолжалось до ужина без скидок на непогоду либо усталость. Когда-то византийцы, впервые встретившись со славянами на поле брани, сразу отметили их физическую выносливость и прекрасную подготовку одиночного бойца, стойкость и самоотверженность. И если славянам, несмотря на это, не всегда удавалось выходить из битв победителями, это объяснялось лучшим вооружением и организованностью имперских войск, их железной дисциплиной, умением чётко действовать в составе крупных воинских масс. Их способностью противопоставить силе, отваге и мужеству славян отработанные до автоматизма действия повинующихся единой воле центурий, когорт, легионов, закованных в броню и принимавших бой за стеной поднятых щитов и выставленных навстречу врагу сарисс.

Это положение быстро изменилось: славяне оказались не только смелы и отважны, но умны и находчивы. Вскоре их вооружение и снаряжение не стало уступать византийскому, а дисциплина, лишённая в своей основе жесточайшей муштры и слепого страха подчинённого перед начальником, стала превосходить имперскую. Пролетели годы, и не легионы Нового Рима стали топтать берега Днепра, а могучие дружины русичей и болгар подходить с моря и суши к столице империи, вынуждая её заключать выгодные для славян договоры и уплачивать им щедрую дань.

Теперь Византия предпочитала действовать против славян чужими руками, подкупая и натравливая на Русь печенегов и хазар, а на Болгарию — печенегов, угров и других её соседей. Однако славяне не были слепы и наивны, их державные мужи верно понимали первопричину сваливавшихся на них бед. Поэтому византийские акриты-пограничники днём и ночью напряжённо всматривались в морскую и горную даль: не плывут ли к имперским берегам русские ладьи, не пылят ли к сухопутным кордонам колонны болгарских дружин?..