Застава

Вистарх летел с бешеным криком. О чём тот крик — не чуял, не понимал. Лишь бы кричать, пьянеть от воздуха, до натуги переполняющего грудь и давящего на сердце, заставляя стучать. Летел, всем телом ощущая пустоту внутри, переполненность белой яростью — без запаха, без вкуса, без осознания себя, просто желанием рвать! Летел и ощущал сопротивление ветра, натяжение гудящих мышц и такое же дикое неистовство побратимов. Слева — дотянись! — раззявив рот и выпучив глаза, летел Ставр, и от него веяло смертью…

Блинок грудью ударил в спины замешкавшихся людей. Свалил, отбросил под копыта коней и вклинился меж сражающихся. Захрипел, стремительно вытягиваясь к противникам.

Слёту опуская меч на голову в кожаном шлеме, Вистарх почувствовал себя звездой. Светилом. Пылающим, дымящемся огнём во все стороны, парящим от обилия собственной силы и просто сумасшедшее желающим поделиться своим светом. Поделиться так, что сжечь… И он жёг. В стороны, в мир уходила волнами, языками раскалённого воздуха его сила. И он мчал, как любой иной вседержатель, зная только одну цель — врага, только одно право — дарить свет. Сжигать светом. Когда его слишком много, он сам становится смертью, он становится тьмой… Вздёрнул меч — из разреза кожаного шлема задымилась кровью розовая плоть…

Меч вибрировал от ударов. Трещали кости рук, обрушивающих на врага оружие. Тело пульсировало от бьющейся крови…

Ходил ходуном Блинок, не давая слабины, сам стремясь в гущу боя.

Одного их вида — оскаленного по-волчьи коня и нечеловечески ощерившегося воина хватало, чтоб моры пятились. А невидимый огонь вседержателя сжигал колдовство, подпитывающее бешенство дикарей, их неистовство и бессмертность. И там, где обрушивались на головы меч и топор Вистарха, моры падали. И никакое колдовство не могло поднять их. Там проходили люди и расклинивали тьму.

Краем взгляда в сутолоке сражения Вистарх подчас замечал Ставра. Тот шёл слева, не отставая. Такой же бешеный взгляд, охрипший ор и страшные удары меча и секиры. Серебрённые, они уже давно потеряли свой свет, став мутными, в красных полосах и брызгах. Да и сам Ставр стал таким — грязным, взъерошенным, окровавленным…

То, что впереди колдун, Вистарх почуял нутром. Мешало что-то вздохнуть глубже. Взрычав, направил Блинка на опасность. Среди сплошного поля кожаных шлемов, выпяченных белков и злых оскалов двумя спицами упёрлись воспаленные красные глаза с суженными зрачками. В голове полыхнуло, от жара тело стало вяло и болезненно, лихорадочно заломило суставы. Преодолев себя, Вистарх поднял меч. Его сил и воли хватило бы на один рывок! Но Блинок не выдержал — жалко всхрапнул и, трясясь всем телом, встал. Тёмная толпа с победным воем набросилась скопом. Вистрах завертелся ужом, защищаясь с двух рук — моры падали с посеченными головами, но выдержать натиск было невозможно. Мелькнул тёмный топор, подрубая лошадиное горло, — Блинок забулькал кровью и рухнул.

Вистарха выбило из седла…

Упал на моров, бегущих навстречу. Левая рука, подворачиваясь за спину, глухо щелкнула, опаляя болью. Тяжёлый удар выбил воздух из лёгких.

Потрясая оружием, накинулись моры…

Белки глаз на измождённых лицах.

Волчьи оскалы.

Скрюченные на топорищах пальцы.

Блеск щербатых лезвий…

Вистарх стиснул рукоять меча избранного вседержателя и ринулся на поднятые топоры.

Ударил. Принял. Откинул. Ударил. Ударил. Ушёл. Ударил.

Левую руку не чуял. Нога, задетая под колено, подгибалась. В боку влажной жарой набухало. Из-под шлема капало. Ладонь скользила по липкой жиже на рукояти меча. Мир перед глазами заволакивало белым, словно проступало молоко, пропитывая полотенце. И тишина была. Глухая, тугая, терпеливо ждущая его смерти тишина…

Когда оскаленный мор вынырнул из молочного тумана, он понял, что всё кончено. Сначала повело, развернуло от сильного удара, и лишь потом ошарашила боль. Навалилась, как обвал — скопом на каждую пять, на каждый вершок тела. А взгляд остановился, упёршись в землю — падающую на него, бьющую плашмя, обнимающую землю.

И вернулись звуки. Ор и рык, свист, звон и скрежет оружия, стоны и проклятия раненых, плюхание безвольных тел…

Чьи-то ноги загородили полмира. Чьи-то руки хватанули за плечи, заставляя сломанную ключицу хрустеть и вминаться в плоть… Но боли не было. Уже не было. Его повернули, но молоко тумана, наконец, пропитало полотнище, и он ничего не увидел. Только раскаленный добела гвоздь солнца где-то далеко, в другой вселенной. И ему подумалось, что это хорошо, что он ничего не чует, и хорошо, что не видит поднятых топоров. Это тоже была хорошая смерть.

Его вскинуло, словно щенка за холку подняло и понесло, поволокло, нещадно сминая сломанное плечо и выплёскивая кровь из порубленного нутра.