— По-моему, — осторожно начала Оля, — она просто завидует живым. Она старалась изощрённо мстить, кем-то управлять, что-то разрушать, а в результате совершенно забыла, что такое дружба, любовь, уважение к ближнему, надежда на лучшее и просто вера в человека. Это свойственно тяжело больным и калекам. В учебнике для медсестёр специально акцентируется вопрос о поведении медперсонала при контакте с подобным контингентом. Правда, Всеволод Васильевич?
— Верно, коллега, — Тур невольно улыбнулся.
— Не все тяжело больные и калеки обладают способностью руководить случайностями, — вставил Ворон. — К тому же они реагируют на добрые чувства со стороны медперсонала. А эта мадам, похоже, ничего доброго в принципе не замечает.
— Она не принимает никакой положительной информации, — пробормотал Лис. — В её заложных только страх, боль, гнев, отчаяние, одиночество. Она борется с нашим миром, полагая, что в нём остались лишь эти чувства, — юноша вскинул голову. — Но есть же другие, которыми живут люди! Нужно заставить её увидеть! Нужно показать ей!
Близнецы переглянулись.
— И как ты себе это представляешь? — спросил Ворон.
Лис сник. Руководства к действию у него не нашлось.
* * *
Проливной дождь занавесил стёкла плотной водяной пеленой. Над ослеплённым домом завывал ветер, срывал сосновые ветки и швырял на крышу, будто норовил пробить невидимые стены заставы. Центральное электричество отключилось. Видимо, где-то на линии оборвало провода. Мощный локальный генератор работал, однако братья Полозовы предпочли бодрствовать в темноте. Из неосвещённых комнат лучше просматривался покорённый стихией двор и лесные тени за бетонным забором.
— Оля спит? — вполголоса спросил Ворон.
Лис, прилипший к окну, не оборачиваясь, кивнул.
— Ки у неё в комнате, — пояснил Тур.
— Братцы, вон они! — Лис резко выпрямился.
На стекле в струях дождя ползали отражения бесформенных силуэтов.
— Многочисленная команда, — усмехнулся Ворон. Глаза его непроизвольно потемнели.
— Они не пересекут границу круга, — уверил Лис и отошёл вглубь кабинета. — Они мёртвые, а мы — живые.
За его спиной образовалась пустота сожаления.
— Наше второе рождение состоялось непосредственно из лона смерти, — произнёс Ворон.
— А живые корни мы потеряли, — продолжил Тур. — Наша застава — как плавучий остров в двух океанах. Мы не знаем, что стоит у нас за спиной.
— А пятнадцать поколений, про которые говорил Виктор? — Лис судорожно взмахнул руками.
— Ты помнишь хотя бы одно из них, братишка? — прошептал Ворон.
Побелевшие губы юноши задрожали.
— Я… Нет. Родители как будто специально отсекли нашу память.
— Мать и отец, по-видимому, служили только смерти, — медленно предположил Тур. — Но кто-то же до них в нашем роду служил жизни! — плохо сдержанное восклицание ударилось о тёмное окно. — Тот, кто дал нам наши имена, кто бросил копьё в порочный круг, кто разжёг дух очистительного огня в наших сердцах. Где они теперь?
Ожидание ужаса вплотную приблизилось к стенам осаждённой заставы. Стали слышны отзвуки неведомых голосов за поднятыми мостами. Безликая масса теней ощетинилась яростью.
— По-моему, сейчас начнётся штурм, — выговорил Ворон.
— Они здесь! — вдруг воскликнул Лис.
Близнецы быстро оглянулись.
— Да нет же, — глаза юноши светились восторгом открытия. — Братцы, они здесь, в нас! Они — это мы, а мы — они. Павел Первый сказал так применительно к памяти вообще, поскольку мыслил масштабами России и народа. Но память вообще — это память всех и каждого. Тур, Ворон, они здесь с тех пор как мы… — Лис смущённо улыбнулся, — вернулись оттуда. Они пришли вместе с нами.
— Теория множеств, — Ворон, обескураженный очевидным, механически взлохматил копну волос на своей голове. — Вот вам и высшая математика в жизненной практике.
Воодушевлённый, Тур тоже собрался высказаться, но не успел.
— Братья!
Мёртвый взгляд Ворона мгновенно перекинулся в пустоту. Даль за окном раздвинулась, как театральный занавес. За стеной дождя вспыхнуло пламя, и осколки сотен мыслей, сознаний и голосов устремились во тьму вместе с обрывками звуков, незавершённых фраз и оборванных аккордов. Громовой раскат расколол пространство, и время застыло над пропастью.
Сгустки призрачной информации, закованные в кандалы ужаса, оторвались от берега и поплыли в победно распахнутые объятия Пятницы-Смерти.
Разноцветная афиша на ограде городского сада — «Супердискотека… В ноль часов ноль минут». Лис зажмурился, но алые буквы остались под веками, подобно глумящемуся призраку. «Ноль часов ноль минут» — как насмешка над временем, которого вдруг не стало для сотни парней и девчонок.
Лиса окатило нереальным холодом Перехода.