– Она не вернётся, – сообщил Тур. – Спустя полтора десятка лет Людмила, наконец, нашла пристанище в живом сердце.
– Н’нет…
Отчаяние сковало изуродованный болезнью лик.
– Пожелай ей покоя и добра, Михаил, – заговорил Ворон. – Как бы она ни относилась к окружающим после гибели мужа и сына, люди остаются людьми. Сочувствуют, понимают, помогают в беде и своим дыханием отогревают заледеневшие души.
Михаил Бобров исподлобья глянул на таинственных гостей.
– Ч’что вам нуж-но от м’е-ня?
– Чтобы ты выбрался из этого капкана, – Ворон показал на смежную комнату.
– Живым и здоровым, – добавил Тур.
– Эт-то не-воз-мож-но, – еле слышно отозвался калека.
– Кто тебе это сказал? – Ворон беспечно прошёлся перед могучим, но неподвижным хозяином компьютерных апартаментов. – Впрочем, можешь не отвечать. Одно знаю точно: не Валентин Саныч.
Упоминание имени дяди произвело на Михаила Боброва вулканическое впечатление. Он изо всех сил подался вперёд и вонзился взглядом в невозмутимое лицо Ворона, будто пытался выдернуть из его сознания правду о судьбе, постигшей дух родственника. Ворон рад был бы открыть ему всё, касающееся озонового призрака в каске. Но пронзительный взор оказался всего лишь экраном ужаса, овладевшего собеседником, и никак не экстрасенсорным зондом. Поэтому выводы сформировались прямо противоположными истине.
– Т’ты по-бе-дил, – Михаил откинулся на спинку своей обители, прикрыл глаза и закончил, как мог внятно: – У-бей-те ме-ня.
Тур и Ворон быстро переглянулись и синхронным коротким кивком подтвердили друг другу принятое решение.
– Ты серьёзно? Да? – уточнил Ворон и получил согласие. – Ладно. Тебе решать. Но сначала посмотри, куда ты собрался раньше времени.
На огненные глаза опустилась белая неподвижная пелена. Холодный ветер, вырвавшийся на волю из отворённой двери, разметал снежную пыль по пустой сумрачной комнате.
Чёрные тучи плыли над каменной равниной. Стволы мёртвых деревьев жалобно стонали в неподвижных тисках остановившегося времени. Медленно вращалось колесо перевёрнутого инвалидного кресла. Пустая птичья клетка вмёрзла в ледяной песок. Гора рухляди проявилась из глубины туманного горизонта, приблизилась и рассыпалась на детали. Рваные книги, разбитый монитор, покорёженный кожух процессорного блока, клавиатура без клавиш, манипулятор «мышь» с оборванным проводом, обгорелые страницы фотоальбома. И под всем этим могильная плита без даты и имени. Забытые руины человеческой судьбы…
В тучах, висящих в неподвижном небе, сверкнула молния. Крупные капли воды оросили мёртвый грунт, и через пустыню перекинулась влажная дорожка, обрамлённая болотными огнями.
Гроза набирала силу. Капли превратились в мощный водяной поток, хлеставший из оживших небес. В сухой древесный ствол ударила молния. Воздух расцвёл озоновым ароматом. Дерево вспыхнуло, языки пламени озарили темноту, и тень выступила на свет. Мужчина лет сорока в пластмассовой жёлтой каске и с железными «кошками», заткнутыми за пояс
Михаил сделал шаг. Нескладные пальцы оторвались от поручней и опёрлись о человеческие руки. От встречавших ладоней истекал жар.
Озоновый дух растаял за дождевой завесой. Пламя, обнимавшее древесный ствол, с шипением потухло, и на обожжённых ветках выступили янтарные капли смолы.
Из-за спины подул тёплый ветер, и на его крыльях помчались вперёд живые искорки уютного домашнего очага.
Порог. Паркет. Клетчатый ковёр. Вспыхнула разноцветными огоньками пышная новогодняя ёлка.
Иди. И не останавливайся…
Не останавливайся…
Звонкая трель канарейки разбила мираж небытия.
– Лили, ты поёшь? В темноте?
Щёлкнул выключатель. Старая люстра с тремя рожками залила комнату электрическим светом.