– Все хорошо, – поспешила успокоить я ребенка, – Мира практически не пострадала, только обожгла ладонь. Магистр Фарраль быстро поставит ее на ноги, но ты береги ее, пожалуйста, пока меня не будет, хорошо?
Девочка часто-часто закивала, и я, потрепав ее по волосам, мягко подтолкнула в сторону Миры, а сама подошла к пеплу, лежащему горой почти что посреди моей спальни, с торчащим из него мечом. Протянутая к рукояти ладонь ощутила лишь мягкую прохладу, невзирая на то, что я видела дрожащий воздух вокруг. Пальцы сомкнулись на оружии, и груда пепла осыпалась вниз, медленно превращаясь в полное ничто.
Значит, ты не любишь, когда тебя берут чужие руки, даже тогда, когда это ради благой цели?
Я убрала клинок в ножны, перевязь с которыми все так же висела на манекене, и смотрела на то, как Фарраль водит рукой над обожженной ладонью Миры. И чувствовала злость. На клинок за то, что он сделал с рукой моей боевой служанки. И на себя – за то, что, слыша, как Фарраль зовет в своих чарах Марию «из-земель-что-лежат-за-пределами», недодумалась сразу до того, что за девочкой последуют незваные гости. И на Фарраля злилась – из-за того же.
Краем глаза я уловила какое-то движение на кровати и, вынырнув из мыслей, заметила, что Мира пришла в себя.
– Ваше высочество…
Я взмахом руки прервала ее тихий голос, подошла к кровати и аккуратно обняла эту чудесную женщину.
– Ты сделала все правильно, более того, ты настоящая героиня! – Фарраль согласно кивнул, и я, не удержавшись, добавила: – А я и господин чародей – два идиота.
– Ну что вы, ваше высочество…
– Ее высочество права ровно наполовину. Ей такие вещи еще позволительно забывать, а вот мне – нет. Я приношу свои глубочайшие извинения, госпожа Мира из Гольштада, и могу только умолять вас принять их и мои скромные услуги целителя. – Голос магистра был пропитан горьким сожалением, и я, ловя виноватый взгляд, что он бросил на меня, кивнула.
Ладно, и на старуху бывает проруха, прощен на первый раз…
Предупредив, что вернусь в свои покои за доспехами и оружием, я вышла в коридор и прислонилась спиной к прохладной стене, игнорируя взгляды стоящей на посту стражи.
Чувствую, после моего отъезда вся сегодняшняя ночь, а вернее – раннее утро обрастет такими деталями, что только по одним действующим лицам и можно будет опознать…
Я стояла так минут пять или десять, пока не почувствовала рядом какое-то движение. Открыв левый глаз, я ожидаемо увидела Харакаша, что едва сдерживал беспокойство и мерил шагами коридор поперек в паре метров от меня.
– Хватит маячить, – устало (еще даже не утро, а я уже чувствовала себя как после кросса на двадцать километров!) осадила его я, отлепившись от стены и направляясь в сторону кабинета короля, где меня ждало мягкое кресло и завтрак. Мастер меча освободил мне дорогу и тенью крался следом, не решаясь что-либо спрашивать, что на него было совсем не похоже и оттого только больше напрягало. – Ну? – не выдержала я, остановилась и, уперев руки в бока, прямо посмотрела на островитянина.
– Могу ли я узнать…
– Нет. Доволен? – Я прищурилась, без всякого страха глядя в блеснувшие гневом глаза мастера меча. – Пока не начнешь вести себя как нормальный человек, а не эгоистичный чурбан, ничего я тебе не скажу… – Я помедлила, обкатывая в голове внезапно появившуюся мысль, а потом продолжила: – Кроме того, что Мира жива и практически цела.
Бинго!
Я отвернулась почти моментально, но мне и не нужно было видеть лицо мастера меча – я почувствовала волну облегчения, что разбегалась от него во все стороны. Конечно, он бы в другое время спросил, что значит «практически», но желание сохранить свой маленький уже-не-секрет для меня в нем оказалось сильнее, и он молча проводил меня до дверей королевского кабинета.
Завтракали мы в тишине. Рудольф, оценив мой уставший вид, решил не наседать с вопросами, здраво рассудив, что, когда я наемся – расскажу все сама. Но стоило ему только заикнуться о произошедшем, как я, подняв на него печальные, покрасневшие от недосыпа очи, жалобным голосом попросила сжалиться над дочерью и просто дать ей поспать в кабинете, раз уж ее покои превратились одновременно в лазарет и в кладбище.
Рудольф сжалился.
Он растолкал меня только через несколько часов со словами, что мне уже пора готовиться и выезжать. Отправленный за моими доспехами Альвин, облаченный в начищенную до блеска броню, получил самый строгий приказ ни в коем случае не позволять моей служанке помогать и вернулся спустя десять минут сконфуженный и в сопровождении Миры.
Под моим мрачным взглядом он совершенно стушевался, а Рудольф, хмыкнув, велел парню сложить мое обмундирование в кресло и вышел из кабинета, уводя Альвина с собой.
– Я хотела, чтобы ты отдыхала, – строго глянула я на Миру, что, оберегая перебинтованную ладонь, раскладывала мои доспехи по столу левой рукой.
– А я хотела проводить вас, ваше высочество. Позвольте старой женщине проявить свою сентиментальность…
Покачав головой, я принялась облачаться в доспехи.