- Вы, большевики, совершили политическое безумие, взяв сейчас власть. В стране хаос! Бедствия экономической разрухи, вызванные войной, безмерны. Я согласен, что некоторые социал-демократы, войдя в состав Временного правительства, вольно или невольно сотрудничали с буржуазией, которая, руководясь только своекорыстными интересами, довела разрушенную экономику страны до состояния губительной катастрофы. Но, голубчик! Пойми меня правильно. Брать на себя ответственность в данный исторический период это же нелепость! Есть только один выход. Я понимаю, он позорный, мучительный, но единственный! Это, принеся в жертву независимость страны, прибегнуть к помощи иностранных держав. Иначе революция погибнет, ее задушит голод. Ты видишь, у меня слезы? - Савич шумно высморкался и спросил деловито: - Ты, конечно, будешь сейчас меня оскорблять?
- Да, буду! - твердо ответил папа.
После того как офицеры убили жену Георгпя Семеновича, улица, где она жила, стала называться проспектом имени Софьи Савич.
Тима иногда приходил навещать Нину Савич. В квартире Савичей все осталось по-прежнему, только в кабинете Георгия Семеновича висел портрет Софьи Александровны в венке с красными лентами, на которых было написано серебряными буквами: "От Сибирского бюро большевиков - другу, герою, борцу".
Нина, одетая в толстое шерстяное платье и вязаную кофту, все время зябко ежилась, хотя в доме было очень тепло, и по-старушечьи кашляла, поднося к губам скомканный платок.
Она сильно похудела; некрасиво торчали костлявые локти; глаза стали еще больше. Она смотрела на Тиму, почти не моргая, испытующе строго. Темные ресницы стали еще длиннее и упруго загибались на концах.
- Ты что, ешь мало? - осведомился Тима.
Нина передернула плечами с выпирающими, похожими на вешалку для платья, ключицами и, усевшись с ногами на диван, пожаловалась:
- Ты очень глупый, Тима.
Тима обиделся, но не стал задираться. Ведь Нина теперь полусирота, и он ходит к ней не почему-нибудь, а вот как его папа к Савичу, из сочувствия, хотя папа и считает Савича меньшевиком.
Тима кротко сказал:
- Зато ты очень умная.
Нина велела ему сесть рядом с собой на диван, потом, уставившись на Тиму своими синими глазами, которые теперь занимали так много места на ее лице, произнесла резко:
- Вот я бы не ходила к человеку только для того, чтобы прийти!
- Почему ты думаешь, что я так прихожу, я вовсе не так, - объяснил Тима.
- К папе все из-за этого ходят.
- А я не к нему, а к тебе.
- Потому что я несчастная, да?
- Нет, я просто в гости.
- Но ведь ты знаешь, я больная и ты можешь заразиться!
- От чахотки не заражаются.
- Нет, заражаются! - и вызывающе заявила: - Вот дотронься до моих губ узнаешь!
- Ты в коридоре на меня нечаянно кашлянула, а я даже не утерся! - гордо сказал Тима.
- Вот теперь заболеешь и умрешь.
- Подумаешь, испугала!
- А если бы на меня на улице жиган напал, что бы ты стал делать?
- Я бы ему подножку - раз, а потом...
- Значит, ты меня любишь?
Тима смутился, покраснел и сказал сердито:
- Не люблю, а потому что ты моя знакомая, значит, я обязан за тебя заступаться!
Нина вздохнула, откинула голову, прикрыла глаза и спросила шепотом:
- А когда мама была в тюрьме, об этом все знали?
- А как же, весь город!
- Значит, и папа знал? Почему же он не помог ей, если даже перестал ее считать женой, ну, как просто знакомой?
Поняв, к чему клонила Нина весь этот разговор, Тима ужаснулся тем мыслям, которые, выходит, все время мучают Нину. Как это страшно - даже на секунду подумать так о своем отце! В отчаянии, не зная, как уклониться от этого разговора, Тима сказал сердито:
- Я тебе соврал, что в коридоре ты на меня кашлянула! А если ты считаешь меня трусом, то вот, пожалуйста...
- Ты меня поцеловал, да? - торжествующе спросила Нина.
- Дура, - сказал сконфуженно Тима, - стану я еще с тобой целоваться! Это я тебе доказывал, что ты вовсе не больная, а врачи врут, чтобы ты больше дома сидела. Вот придет лето, я тебя с собой в тайгу возьму. Золото искать.
Сразу на воздухе поправишься. Потом нужно есть медвежье сало. Пыжов говорит, оно от всяких болезней - лучшее средство. Он простреленные ноги тайком от папы этим салом лечит и уже здорово поправился.
- Я знаю Пыжова, - тихо сказала Нина. - Его вместе с мамой в подвале расстреливали. Он рассказывал папе, как мама вела себя во время казни. Я за дверью подслушивала. Мама сказала им...
Нина вдруг смолкла, лицо ее побелело. Она все вдыхала и вдыхала воздух, а выдохнуть не могла. Тима вскочил, стал трясти ее.
- Тебе плохо, да, плохо? - спрашивал он испуганно.
Но Нина преодолела удушье: откинувшись на спинку дивана, она медленно, тяжело дышала, потом вдруг сказала брезгливо и злобно:
- Что ты мне в нос так противно дунул?
- Я думал, тебе плохо!