Заре навстречу

А потому: правительство боится давать новобранцу настоящее ружье, чтобы он его тут же против него не обернул.

Народ войны не хочет, а хочет против войны драться. Вот что ото значит". Что, хлестко? И хлестко л умно! Ты побольше ходи к людям, слушай, что говорят, знай, что они делают, а ты даже спишь в книгах. А книги они, как ли говори, зеркало прошлого.

- Не согласен! - восклицал Косначев.

- Ну ладно, ладно, - примирительно говорил Рыжиков. - Я ведь сам книжник.

Во время таких посещений Тима виделся с мамой.

Она сильно похудела, глаза глубоко впали, ногти запачканы типографской краской. Она жадно трогала Тиму руками, словно слепая, ощупывала его лицо, голову, плечи и растерянно спрашивала:

- Я забыла, хотела тебя спросить о чем-то важном.

Да. ты не пьешь сырой воды? Сейчас эпидемия брюшного тифа.

Но по молящим, тоскующим глазам мамы Тима понимал, что не об этом она хотела у него спросить, и он, задерживая ее ладони на своем лице, шептал:

- Ты мне очень часто во сне снишься! В таком белом платье. Помнишь, папа называл тебя за него нашей черемушкой?

- Папа сейчас в тайге, в партизанском госпитале.

- Пусть он мне кедровых шпшек привезет!

Про кедровые шишки Тима сказал только для того, чтобы показать, что не беспокоится о папе, и чтобы мама тоже не беспокоилась.

Потом мама доставала холодные картофельные котлеты и говорила:

- Кушай, сыночек.

Хотя Тиме совсем не хотелось есть, он ел холодные картофельные котлеты, жаренные на постном масле, ел, чтобы доставить удовольствие маме.

Но когда мама однажды спросила встревоженно:

- Значит, ты плохо питаешься, если такой голодный? - Тима растерянно перестал жевать и честно сознался:

- Мы с Коспачевым когда хотим, тогда кушаем, даже ночью кушаем. Я все время очень сытый. А чего ты на меня все смотришь такими странными глазами?

Мама смутилась, виски у нее порозовели, и она сказала, опуская глаза:

- Ты мне снишься, но не таким, какой ты сейчас, а совсем маленьким, когда грудным был. И снится мне, что молоко у меня пропало.

- Я помню, ты рассказывала: когда папу снова в тюрьму посадили, оно у тебя высохло. Да? - Потом обиженно спросил: - А почему же я все-таки тебе настоящим не снюсь?

- Не знаю, - печально сказала мама. - Я даже помню, как пахнут твои волосы.

- И я тоже всегда помню, как твои волосы пахнут.

Дай я еще на память понюхаю. Знаешь, мамочка, чего оы я больше всего иа свете хотел? Стать совсем-совсем маленьким, вроде как мальчик с пальчпк, тогда бы ты всегда меня везде при себе держала ж я бы тебе никогда не мешал.

- И я бы этого очень хотела.

- Мама, а может, можно?

- Нет, нет, Тима, - даже отшатнувшись, произнесла испуганно мама, этого никак нельзя. Ты уже большой, ты же понимаешь, почему нельзя.

- Я буду с тобой все время в подвале сидеть.

- Нет, Тима, пет, - и, слабо улыбаясь, пообещала: - Подожди немного, скоро мы будем всегда и везде вес вместе - папа, ты и я.

- Скорей бы! - просил Тима. - А то уж очень вы чего-то медленно это свое дело делаете. И газетка у вас смешная, малюсенькая. А "Северной жизнью" весь стол накрыть можно, и всегда там картинки. Один раз очень здорово вас изобразили: боярышня - Россия, она меж колен мальчишку зажала - это вы, и веником вас поре г.

Я посмотрел и чуть не заплакал, до чего же обидно, что вас так рисуют! Не скоро, значит, нам еще вместе...

- А если ты еще глупый, так нечего глупые картинки смотреть, обиделась мама.

Каждый раз, прощаясь с Тимой, мама, прижимая его к себе, закрывала глаза и гладила долго и потом, вдруг оттолкнув, говорила сердито:

- Нy, ступай и, прошу, не надоедай товарищам, что ты соскучился, ты уж не маленький.

Как-то Витол ни с того ни с сего несколько раз провел Тиму мимо одноэтажного домишки, на самой окраине города. И когда Тима случайно оглянулся, он заметил, что кто-то отшатнулся от окна, и только по мелькнувшему краешку рукава кофточки он догадался, что это была мама.

Однажды - Яна не было дома, и Тима, сидя на туеске, возился с обрезками кожи, стараясь постигнуть сапожное ремесло, - в каморку вошел человек, цепкими глазами оглядел Тиму и спросил:

- Витол дома?

- Нет, - сказал Тима и, в свою очередь, очень внимательно оглядел человека, Он заметил на нем армейские сапоги, галифе с кантами, рубаху сатиновую, новую, но словно с чужого плеча.

- А вы кто будете?

- Скажешь, из комитета приходили.

- Из какого комитета?

- А ты дурачка не валяй - знаешь.

И человек ушел, сердито хлопнув дверью.

Тима рассказал Витолу об этом странном посещении.

Ведь никто из комитетских никогда даже не произносит слово "комитет", а говорит "из дома" или "оттуда".

Ян долго смущенно тер ладонью свою круглую, гладко стриженную голову, потом сказал:

- По-видимому, что-то почуяли. М-да... Придется тебе, наверно, дружок, побыть некоторое время одному.

- Как одному, совсем одному?

- Не совсем, но, понимаешь, придется тебя подальше пристроить... А то заберут меня врасплох, куда ты денешься?

В тот же день к Тиме пришел Яша Чуркин. Его черные, обычно веселые, злые глаза были печально тусклы.

Он сказал сипло: