Заре навстречу

- Говоруха, - и извиняющимся тоном объяснил: - Не золотишник, по углю забойщик, - разведя руками, пожаловался: - Разбеглись хозяева, оставили всё без призору. Ну, меня ребята и послали сюда комиссаром. Собрал маленько людишек, вот и колупаемся.

- А как добыча? - строго спросил Асмолов.

Говоруха пожал плечами и пригласил:

- Поглядите, если понимаете.

Перебрались по гати на драгу, вошли в дощатую будку; в углу стоял деревянный, крашенный охрой сундучок.

Говоруха с усилием выдвинул сундучок на середину пола, раскрыл, вытащил оттуда скомканное белье, портянки.

На дне сундука, в большом железном тазу, была насыпана куча грязного песку.

Асмолов запустил в нее руку и, просматривая на ладони песок, произнес удивленно и почему-то укоризненно:

- Золото! - и тут же поспешно спросил: - Сколько весом?

- Не спаю, - сконфуженно признался Говоруха. - Гири спер кто-то до нас. И хоть бы одну, подлец, оставил:

мы бы по ней весь разновесок сделали. А то вот, глядите, чем отмериваем, - и показал рукой на гайки, болты, скобы, валявшиеся на полу. - Вот чем меряем. А сколько в них весу, в точности не знаем.

- Но ведь это же безграничные возможности для хищений!

- Зачем хитить, - сурово возразил Говоруха. - Нам хитить ни к чему. Захотели б, и так набрали. Но за такую хотелку мы вон какую памятку ставим, - и показал рукой в окошко на глидяныы бугор, где торчал белый, сколоченный из березы крест. - Хоть и вор оказался, по похоронплп после уважительно, по-православному.

- Что это значит "после"?..

- Ну, чего не понимаете? - угрюмо сказал Говоруха. - Вы не думайте, что мы просто так. Избрали, кто судить его желает. Ну, те и порешили. Люди обыкновенные: раз честь и доверие им оказали - значит, засудили по совести, по-шахтерски.

Тима испуганно смотрел на этого человека, спокойно и почти равнодушно рассуждающего о таком ужасном случае.

Говоруха услышал сопение Тимы, оглянулся, присел на корточки, хотя Тима вовсе не был таким маленьким, и сказал добрым голосом:

- Гляди, ребята, парепек! - и поспешно стал рыться в сундуке, выбрасывая из него еще какие-то тряпки; потом достал бумажный сверточек, подал Тиме: - Вот, милок, тебе угощение, самое сладкое.

Тима развернул сверточек. В нем оказался солодовый пряник, мохнатый от плесени. Говоруха, восторженно глядя на Тиму, похвалил:

- Хороший парнишечка, крепкий, - потупился и произнес тихо: - А мой помер. С воды гнилой помер. Такая беда... - помолчал, тряхнул головой, подошел к Асмолову. - Гляжу, на вас шуба богатая, подумал, из этих самых, из инженерии, а как вы стали сердито спрашивать, не воруем ли золотишко, которое, значит, теперь народное, - догадался. Ага, думаю, шуба-то это не его, а казенная, на дорогу выдана. А человек наш, строгий.

- Вы ошибаетесь, - сказал Асмолов. - Это моя собственная шуба, а по профессии я инженер.

- Да ну? - растерянно не то переспросил, не то удивился Говоруха и, оглянувшись на папу, словно ища у него помощи, сказал: - Значит, того, обмишурился.

- Товарищ Асмолов, - сказал папа строго, - предложил нам новый способ добычи угля.

- Вот ото хорошо! - обрадовался Говоруха. - Это, как говорится, весьма приятно, - и, сняв шапку, вытер с табуретки пыль. Предложил Асмолову: Пожалуйста, садитесь. Будьте, так сказать, любезны.

Нырнул под койку, долго оставался там, а появился снова с начатой бутылкой водки, заткнутой сосновым сучком. Налил в кружку, подал Асмолову и, кланяясь, сказал:

- Со счастливым приездом! Будьте в полном здравии!

- А вы? - спросил Асмолов.

- Благодарствую. Не принимаю, поскольку закон сам установил. Держал для случаев каких торжественных или захворает кто, так лекарство.

Асмолов поставил кружку на стол.

- Нет, уж будьте любезны, - повелительно сказал Говоруха. - А то обидите.

Асмолов, зажмурившись, выпил и замахал рукой.

- Значит, прошло. - Говоруха, заткнув бутылку сучком, спрятал ее снова под койку. Надевая шапку, предложил: - А теперь поглядите, как мы тут справляемся.

Только уж вы не при людях лайте, если чего не так, - и напомнил: - Я ведь не золотишник, шахтер обыкновенный. Полного соображения не имею.

Тиме велели оставаться в будке. А чтоб ему не было скучно одному, Говоруха приказал старику с хитрыми маслянистыми глазами, молчаливо просидевшему все это время в углу:

- Ты, Никита, побудь, расскажи городскому всякие байки, ты на них мастак.

- Могу, - сказал Никита, - только ты табачку для разговору оставь. Свой я для своего дела держу.

- На, сквалыга! - Говоруха бросил на стол большой ситцевый кисет, туго перетянутый оленьей жилой.

- Лапушкпн, - отрекомендовался старик торжественно и протянул Тиме бугристую от мозолей руку.

Тима пожал эту руку со скрюченными, видно уже не выпрямляющимися пальцами, подумал и сообщил:

- Сапожков.

Лапушкин присел на корточки, хлопнул по коленям и громко захохотал, вытирая тыльной стороной ладони глаза. Откашлявшись, спросил:

- А ты чего не хохочешь?

- А зачем?

- Да как ловко мы с тобой ручки друг другу подали, все равно как баре. - Предупредил строго: - Ты меня, конечно, слушай, по в случае чего брехать не мешай.